Нетократия - 7

Нетократия

Gaudeamus, добро пожаловать

на форум актуального искусства! Тут:

  • современная живопись, академичная и цифровая;
  • современная симфоническая и камерная музыка, авангард;
  • современный балет, постановки лучших хореографов;
  • фильмы киноманам, именные и тематические подборки.

Регистрация
  1. Аватар для Ильинская

    Ильинская aero undine deive

    Людоедка Эллочка

    люблю, когда всё наоборот

    ненавижу Обломова))



    Alexander Bard (1961) - шведский музыкант, певец, композитор, поэт, продюсер, социолог, владелец одной из крупнейших в Швеции интернет-компании, зороастриец, создатель группы "Army of lovers" и её репертуара. По образованию экономист.
    Первые две книги этого новатора вызвали живой интерес в Европе и Америке, третья готовится к переводу на английский и русский языки.
     
    СЕРВИС
  2. Аватар для Ильинская

    Ильинская aero undine deive

    Людоедка Эллочка

    люблю, когда всё наоборот

    ненавижу Обломова))



    "Армия любовников" остаётся каноном гей-культуры и считается экстравагантным постмодерном.

    ARMY OF LOVERS - Israelism

    Воспроизведение аудио.
     
    СЕРВИС
  3. Аватар для Ильинская

    Ильинская aero undine deive

    Людоедка Эллочка

    люблю, когда всё наоборот

    ненавижу Обломова))

    Когда "Армия" закончилась, а Vacuum надоел, Alexander стал больше думать. Точнее, он забросил Vacuum ради философии и, в компании с Яном Зодерквистом издал "Netoкратию". Саня обнаружил и обдумал (до системы) новые понятия в социологии, наш культурный современник обязан это прочитать)
    Как и ожидалось, нормального текста на русском языке не было, и подготовлен корректный - исправлены тысячи ошибок распознавания/форматирования. По ходу на антифоруме единственный полноценный документ.


     
    СЕРВИС
  4. Аватар для Ильинская

    Ильинская aero undine deive

    Людоедка Эллочка

    люблю, когда всё наоборот

    ненавижу Обломова))



    Александр Бард, Ян Зодерквист
    NETOКРАТИЯ
    Новая правящая элита и жизнь после капитализма
    Стокгольмская школа экономики; СПб.; 2005


    Netoкратия - единственный в своем роде труд, смело разрушающий границы академических наук, сводя в единое целое философию, социологию, историю, экономику, бизнес и теорию управления. Это воистину первая книга, столь глубоко исследующая революционные проявления продолжающихся перемен в сфере информационных технологий - в экономике, политике, культуре и средствах массовой коммуникации.
    Интерактивность становится основным признаком коммуникаций, все вокруг меняется, и эта книга дает объяснение, как и почему это происходит.

    Александр Бард - родился в 1961 году, живет в Стокгольме. Писатель, ведущий телевизионных шоу, советник Шведского правительства, участник проекта SpeakersNet - виртуального аналога уголка ораторов в Гайд-Парке, выступает с лекциями в SSE. Также широко известен как музыкальный продюсер, композитор и художник, автор более 80 песен, в свое время входивших в Тор 40 (скандинавский BillBoard). Основатель крупнейшей шведской звукозаписывающей компании Stockholm Records. Являясь одним из настоящих первопроходцев Интернета, курирует девять международных сетей, включая Philosophy (крупнейший мировой форум философов и футурологов) и Z (глобальная сеть борцов против диктаторского режима в Иране.
    Ян Зодерквист - родился в 1961 году, живет в Стокгольме. Бакалавр в области литературы (университет Стокгольма). Писатель, редактор, телевизионный и радиопродюсер. Ведет авторскую колонку в Finanstidningen (шведский аналог Financial Times) и раздел кинематографической критики в ежедневной шведской газете Svenska Dagbladet. Пять лет был редактором ведущего шведского литературного журнала Alltom Воскег и четыре года - редактором ведущего шведского политического журнала Moderna Tider. Также работал редактором на Шведском телевидении и в журнале Computer Sweden. Один из основателей журнала Dolly, посвященного вопросам "новой экономики" и "новой биологии". Как и Александр Бард, является участником проекта SpeakersNet.
     
    СЕРВИС
  5. Аватар для Ильинская

    Ильинская aero undine deive

    Людоедка Эллочка

    люблю, когда всё наоборот

    ненавижу Обломова))

    ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

    Сначала ничего не было, потом было слово, после появилась письменность, затем изобрели книгопечатание, и сейчас наступает кульминационный способ общения - Сеть.
    За письмо держались феодалы, в книгу верят капиталисты, а Сеть принадлежит нетократам. Александр Бард и Ян Зодерквист проведут для читателя увлекательную экскурсию на машине времени по прошлому и немного по будущему.
    Настоящий буржуй и капиталист получает удовольствие от развлечений, которые можно продать всем. Настоящий нетократ получает удовольствие от развлечений, недоступных широкой публике.
    Ешь ананасы, рябчиков жуй. Наступает нетократия.
    Нетократу не нужны деньги, они уже не в моде. Уже сегодня на них нельзя купить любви. А место в Сети вообще ни на что нельзя обменять, В Сеть пускают тех, кто нашел тайный лаз. Сеть интерактивна, это заряжает нетократов энергией. Оставшийся за бортом низший класс потребителей, консумериат, считает, что интерактивность - это программа Word, чаты в интернете и возможность позвонить в "горячую линию" новостной программы.
    В нетократическом обществе всегда включена дезинформационная дымовая завеса. Консумериат погружен в туман бесконечного количества информации, в котором невозможно разглядеть знание. Разумеется, знание доступно только нетократам: это их валюта, их топливо, их адреналин. Нетократы - новая правящая элита, они управляют консумериатом.
    Эта книга написана в лучших нетократических традициях - она использует слабые стороны старого строя и скрывает правду. С одной стороны, эта книга издана при капитализме, отпечатана в типографии и продана за деньги, которые нетократу, казалось бы, не нужны. С другой стороны, авторы тщательно маскируют знания в потоке информации. Портрет нетократа, такого члена масонской ложи, обнаружившего на своем загородном участке золотой метеорит, прямо противоположен истинному облику.
    Настоящий нетократ - эпикуреец-эгоист. Умение работать в Сети - общественной или электронной - ему нужно только для того, чтобы контролировать утечку знания. А иногда нетократы развлекаются изданием книг о самих себе.
    Артемий Лебедев
     
    СЕРВИС
  6. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    ПРЕДИСЛОВИЕ

    Эта книга появилась на свет как следствие нашего глубокого разочарования. Мы были не в состоянии более выносить невежество и инфантильность публичных дебатов конца XX века о будущем, которое нас ожидает. Все, что до сих пор было сказано и написано, либо насквозь проникнуто какой-либо идеологией, либо не содержит в основании ни малейшей попытки исторического анализа тех причин, вследствие которых технологический прорыв в области информационных технологий может на самом деле драматически изменить наше общество. Ни отъявленные оптимисты, ни закоренелые пессимисты оказались пока что не способны продемонстрировать серьезность подхода к проблеме. И те, и другие правы по наиболее банальным вопросам, но ошибаются во всем, что действительно является существенным. При этом мы сами живем и работаем в Швеции, в стране, которая всегда приводится как пример раннего и весьма удачного приспособления к новым технологиям и процессу глобализации. Но если даже в такой стране мы постоянно выслушиваем столько чепухи, то как же приходится всем остальным? Как мы писали в предисловии к шведскому изданию, настал тот самый момент, когда кто-то, наконец, должен взять на себя труд нарисовать ясную картину происходящего, причем как раз по наиболее сложным и важным аспектам, возникающим в связи с тем, что новые формы информационных технологий побеждают практически на всех фронтах. Что произойдет с государством? Какова судьба политиков и демократии? Какие изменения претерпят рынок труда и система образования? Как изменится потребительское поведение? Как ход событий повлияет на искусство, философию и средства массовой информации? Как изменится классовая структура, и по какому поводу будут происходить классовые баталии? Какие социальные группы одержат победу или проиграют в новых условиях? Как будут функционировать электронные системы коммуникации? Как власть будет перераспределена в рамках вновь образующейся иерархии? Каковы стратегические интересы новой элиты, и чем будет характеризоваться новый низший класс? Какие науки будут задавать тон? Какие социальные проблемы будут наиболее насущны, и каковы будут Доступные решения? Как изменится человек и его представление о мире, и какие последствия это будет иметь? И так далее.
    Для ответа на все эти вопросы прежде всего необходимо определить основные понятия. Читатель должен представлять себе, что такое информационные технологии и как они работают. Что такое человек, с биологической и социальной точек зрения. Что такое власть, и почему она становится доступной и возможной? Наши размышления простираются на обширные пространства и пересекают множество границ. Эксперты в узких областях, безусловно, обнаружат для себя множество спорных деталей, но нас интересует более широкий подход, который возможен только в том случае, если вы способны делать захватывающие дух обобщения. Эта книга от начала и до конца написана в духе нетократии, нарождающегося общественного строя, сущность которого здесь, собственно, и описывается.
    Оригинальная шведская версия этой книги была опубликована в сентябре 2000 года, и реакции на нее зачастую были противоположными, от несдержанного, чрезмерного восторга до ужаса и отвращения. Книга сразу же оказалась на первом месте списка шведских бестселлеров и продержалась там до конца года. Чем больше нас читали, тем более ожесточенными становились дебаты. Действительно, как мы можем быть настолько уверены в том-то и том-то? Что мы имели в виду, говоря, что капитализм и демократия неумолимо движутся к смерти? Напротив, не происходит ли на наших глазах переход капитализма на новую качественную ступень развития, и не приведет ли это к ренессансу демократии. Сегодня, когда мы пишем это предисловие к русскому изданию, после тех событий прошло чуть менее трех лет, но так много всего успело произойти за это время. Массовая гибель интернет-компаний нанесла удар по фондовым рынкам во всем мире. Сотни и сотни миллионов долларов попросту растворились в результате одного из самых драматичных потрясений в современной экономической истории. И теперь мы убедились, что развитие событий полностью подтвердило нашу правоту.
    Для каждого, кто внимательно прочитал эту книгу, стало теперь очевидно, что наш анализ, решительно отвергаемый столь многими, оказался верен по большинству ключевых положений. Существование Сети - это факт, с которым нельзя не считаться. Сеть изменяет практически все в нашей жизни. И крушение интернет-компаний показательно как раз в том смысле, что нынешние капиталисты просто не понимают основ новой экономики и социального устройства, появлению которых мы обязаны Сети. В результате очевидно, что представители нынешнего класса капиталистов не смогут удержаться на вершине власти, как только влияние новых факторов станет повсеместным. Новый правящий класс - NETократия - вышел на арену. В связи с тем, что капиталистический способ производства больше не будет являться доминирующим, необходимо ожидать появления и развития нового низшего класса. Вместо ранее существовавшего пролетариата нарождается новый "потребительский" класс - консьюметариат. На наш взгляд, господство интерактивности в качестве главного атрибута информационного обмена приведет к полной смене самих основ установившегося порядка, или, говоря научным языком, к изменению парадигмы существования, что в свою очередь приведет к изменению механизмов распределения власти в обществе и переходу ее от одного правящего класса к новому, точно так же, как в свое время власть перешла от аристократии, правящего класса феодализма, к новому хозяину тогдашнего мира, буржуазии, появившейся вследствие установления индустриального способа производства.
    Безусловно, самым значительным событием, произошедшим с момента выхода шведской версии, стали атаки террористов на Всемирный торговый центр и Пентагон 11 сентября 2001 года, а равно и последствия этих атак, сказавшиеся на политической и культурной жизни и фондовых рынках, да и практически на всех сторонах жизни. Последствия, одним из которых является недавняя война в Ираке, которая знаменует собой начало новой геополитической эры.
    Если оставить в стороне масштабы нанесенного в результате атак ущерба и серьезность последствий, то сам факт такого рода агрессии, не имеющей никакой политической цели, не должен был бы стать сюрпризом для тех, кто внимательно прочитал нашу книгу. Печально, но то, что произошло 11 сентября, является лишь звеном в цепи закономерных событий, которые нам удалось предсказать в 10 и 11 главах. Придется свыкнуться с мыслью, что в информационном обществе даже сравнительно небольшая по размерам сеть, исповедующая принципы аттенционализма, может поставить на колени сильнейшее в военном и финансовом отношении государство мира.
    Не исключено, что в будущем 11 сентября 2001 года станет памятной датой, исторической вехой, символом того, что информационное общество пришло на смену капитализму в качестве доминирующей парадигмы. Или, по крайней мере, символом того, что это так или иначе произойдет. Окончательное падение авторитета ООН, которое мы все имели возможность наблюдать в качестве прелюдии к войне в Ираке, подтверждает еще один тезис этой книги, а именно, тезис о продолжающемся падении авторитета суверенного национального государства. Эту тему, а также вопрос о необходимости создания новой глобальной платформы для реализации политической власти, мы более глубоко исследуем в новой книге, The Global Empire, которая, мы надеемся, также вскоре появится на российском рынке.
    Наш мир отныне будет строиться вокруг понятия, которое мы бы определили как "обособленную целостность" или "тождественность". Те группы людей, которые так или иначе начинают ощущать, что глобализация работает против них, и потому все более склоняются к мысли, что их традиции, да и жизнь в целом становятся лишенными смысла, будут все более интенсивно прибегать ко всем возможным в век интерактивных коммуникаций способам, направленным на то, чтобы и их голос тоже был услышан. Грандиозный террористический акт в этом смысле, возможно, самое эффективное средство. Абсолютно бесполезно, на наш взгляд, пытаться обнаружить стоящую за этим терактом идеологию или сколько-нибудь логическую последовательность действий. Вспомним, что те, кто атаковал ВТЦ, на самом деле были хорошо образованы и прекрасно осведомлены о том, как жить в Сети. Эти ребята даже свои билеты забронировали онлайн. Они обладали необходимыми финансовыми возможностями, но что еще более важно, навыками построения эффективных сетевых коммуникаций, необходимых для реализации их планов. И дело вовсе не в том, есть у вас выход в интернет или нет, это даже не вопрос бедности или богатства. Это вопрос о том, кто приобретает или теряет власть в результате трансформации социоэкологической системы. Трансформации, движущей силой которой в конечном итоге является развитие технологий.
    Такое проявление агрессии - реальность, сколь бы невероятным оно нам не представлялось. Как ни странно, вопреки широко распространенному заблуждению, в результате всех изменений общество в целом становится значительно менее прозрачным. Все труднее занять устойчивую позицию в ситуации, когда новые тенденции вступают в столкновение с еще более разрушительными контртенденциями. Едва ли будущий мир будет слишком уж комфортным для существования.
    Еще одним вопросом, вызывающим множество дискуссий, является предрекаемый нами скорый конец демократии. Нас немедленно обвинили в цинизме и в дефиците приверженности демократическим идеалам, когда мы осмелились заявить, что кризис демократии будет иметь смертельный исход, и Сеть выступит скорее в роли старухи с косой, чем рыцаря в блестящих доспехах. И опять развитие событий подтверждает наши предположения. Графики, показывающие процент голосующих на выборах и участия в политических акциях, неуклонно идут вниз. По наблюдениям прессы, количество жителей Британии, проголосовавших по телефону за участников последнего тура телешоу "Последний герой", оказалось значительно больше количества тех, кого привлекло голосование на выборах в Европарламент. И никакие красивые лозунги не спасут положение. Те времена, когда демократия действительно служила адекватным средством принятия эффективных политических решений, минули и не возвратятся, как бы нам этого ни хотелось.
    Все сказанное не означает, что мы принимаем на себя роль капитулянтов или фаталистов, как заявляли некоторые критики. Разумеется, в любых условиях можно найти способ в той или иной степени воздействовать на ход общественного развития, но только основываясь на более или менее адекватной модели такого развития. Благие намерения бессильны сами по себе. Возможности оказывать влияние на ход событий смогут появиться, только если мы окажемся способными создать достаточно детальную и при этом непредвзятую модель того, каковы объективные исторические предпосылки и внутренняя природа явлений, набирающих силу.
    Ряд авторов, как например Мануэль Кастельс в своем многотомном труде "Эра информации", уже предпринимали попытки определить очертания новой парадигмы, но почти все они в своих размышлениях оказались так или иначе неспособными выйти за рамки логики, присущей как раз старой парадигме, и потому ничего существенного к пониманию картины будущего мира не добавили. В то самое время как Кастельс приводит огромные массивы статистических данных и пытается интерпретировать эти цифры в рамках традиционных гуманистических воззрений и утративших связь с реальностью политических доктрин, мы стараемся строить свои рассуждения сточки зрения наблюдателя, находящегося в центре революционных изменений, как смерч проносящихся по миру. Мы никоим образом не исповедуем никакой политической программы и не относимся ни к "левым", ни к "правым". Мы не выступаем ни "за", ни "против" тех или иных перемен, мы просто хотим попытаться понять их и объяснить, ответить на вопросы "как?" и "почему?". Потому что ясность понимания лучше, чем самообман.
    Глобальные вопросы. Теперь и русскоязычные читатели получили возможность ознакомиться с нашим анализом и присоединиться к дискуссии (хотя и по-английски) на сайте eternalism. Обсуждение продолжается, число участников растет, а значит, наше разочарование уже не столь велико, как прежде.
    Александр Бард, Ян Зодерквист
    Стокгольм, апрель 2003
     
    СЕРВИС
  7. Аватар для Бард

    Бард Junior Member






    ГЛАВА I. ТЕХНОЛОГИИ КАК ДВИЖУЩАЯ СИЛА ИСТОРИИ

    Известна история о японском солдате, обнаруженном несколько десятилетий спустя после окончания II мировой войны в непроходимых азиатских джунглях, где все эти годы он продолжал свою маленькую войну. По стечению обстоятельств его оставили там, в полном одиночестве. Возможно, ему было приказано оставаться на этом удаленном рубеже до дальнейших указаний, и поэтому он продолжал исполнять свой долг с поразительной преданностью Родине, либо он был просто слишком напуган для возвращения в более заселенные места. Но шло время, и никто не сказал ему, что объявили мир. Поэтому II мировая продолжала бушевать в его воображении.
    Не стоит смеяться над этим солдатом. Видимо, он был неправ, но точно так же и мы постоянно заблуждаемся. Он был недостаточно информирован, но разве не то же самое происходит и с нами? Все в той или иной степени являются заложниками противоречивых представлений о том, что происходит за пределами того маленького, близкого мирка, о котором только и можно верно судить. Это не мешает формировать суждения о явлениях, порой настолько сложных, что для их понимания разум является, мягко говоря, ограниченным. Большая часть наших знаний не более чем представление о том, что мы знаем. Действия других людей понятны только в той степени, в какой мы действительно знаем, что они думают или знают. Это не всегда осознается. Несоответствие большинства знаний реальному положению вещей означает, что мы вечно продираемся сквозь дебри непонимания, а это дорого обходится.
    Подобно японскому солдату, мы воспринимаем мир умозрительно. Мы вынуждены создавать у себя в голове многослойный фильтр, потому что мир слишком огромен и сложен, чтобы позволить себе бесконечно впитывать знание о нем без ущерба для здоровья. По этой причине мы живем в выдуманном мире, построенном на основе множества упрощенных моделей того, как этот мир выглядит или должен выглядеть. Эти вымыслы призваны заполнить те бездонные пропасти, что пролегают между немногими островками доступного знания. Внутри мира личных фантазий мы думаем и чувствуем, но именно вовне, в коллективной реальности у наших действий есть последствия. Чем сложнее ситуация, тем больше догадок мы вынуждены строить, и тем больше доля вымысла в нашем восприятии реальности.
    Зависимость от собственных фантазий имеет порой драматические последствия не только для нас лично, но и для общества в целом. Подобно японскому солдату, мы вслепую пробираемся через темный лес. Реагируем на сигналы, которые едва понимаем и последствия которых видим только отчасти. Важнейшие политические решения порой базируются на весьма шатком основании и имеют последствия, далекие от планируемых. Мы придаем большое значение результатам выражения общественного мнения, например, в форме всеобщих выборов, которое лишь служит проявлением минимального знания о предмете. Так, журналист Уолтер Липман среди других обсуждал эту проблему в двух своих умных и глубоких книгах. Все увеличивающийся дефицит в понимании общей картины происходящего во многом объясняет, почему, например, современные избиратели гораздо лучше разбираются в махинациях с кредитными карточками или злоупотреблении алкоголем отдельных политиков, чем в важных политических вопросах. Символизм помогает, когда реальные проблемы воспринимаются как чересчур сложные. Весь деловой мир постоянно занимается тем, что меняет прогнозы и корректирует решения задним числом, тщательно скрывая, что предыдущие прогнозы и решения были построены на основе скорее вымышленных, нежели реальных концепций, являясь результатом хронического недостатка достоверной информации.
    Становиться информированным значит пытаться синхронизировать свою голову и мир. Есть хороший повод для этого - взаимодействовать с окружающим миром легче, когда правильно представляешь механизмы его функционирования. Изучавший психологию фондовых Рынков имеет больше шансов на успех на этих рынках; хорошо знакомый с побудительными мотивами людей имеет больше шансов на успех во взаимоотношениях с ними, и так далее. Каждая ваша ошибка лишь показывает, что мы не были проинформированы так хорошо, как думали или надеялись. Несоответствие между нашим восприятием реальности и восприятием других людей, а равно и между нашими собственными фантазиями и самой реальностью слишком велико. Люди учатся на своих ошибках: принимают их в расчет, и двигаясь вперед, соответствующим образом корректируют свое поведение. Другими словами, используют информацию.
    Фантазии могут быть более или менее правдоподобными, более или менее применимыми. Они принимают самые разные формы, от галлюцинаций до научных теорий, и постоянно подвергаются проверке. Наша культура базируется на комбинации фантазий, кажущихся наиболее правдивыми на данный момент, и фантазий, которые уже подтвердились. Темой несоответствия между нашими фантазиями и реальностью постоянно занимается литература. Дон Кихот и Отелло, Раскольников и Эмма Бовари - жертвы своего вопиющего невежества. Все они, так или иначе, включая японского солдата - братья по несчастью. В попытке изучить и получить представление об окружающем мире следует научиться различать стереотипы - те упрощенные модели, которые обычно используются. Не потому что они отражают наш опыт, а потому что они апеллируют к нашим личным интересам - анализу фактов и прогнозам - необходимым моделям реальности, делающим её понятной, даже если результаты не устраивают или не соответствуют нашим заветным мечтам.
    Наши мысли зависят от доступа к информации. История японского солдата иллюстрирует это: лишенный доступа к новостям из внешнего мира, он несколько десятилетий был обречен вести свою воображаемую войну. Это справедливо и для целых народов и даже цивилизаций. Мысли и действия - производное наличной информации. Не отсутствие материалов не позволило викингам использовать водные лыжи, а римлянам заснять свои оргии на видео, а отсутствие необходимой информации. В сущности, информация создает цивилизации. Это значит, что развитие технологий не только изменяет предпосылки для тех или иных действий, но, изменяя способы обмена и перераспределения информации, приводит к переоценке всех ранее существовавших представлений о мире. Закономерным следствием технологической революции становится появление новой исторической парадигмы.
    Появление языка стало одной из таких революций. Наши ближайшие родственники - приматы - это высокоразвитые животные с потрясающими способностями к обучению. Но мы не в состоянии научить их говорить. С физиологической точки зрения, их верхние дыхательные пути не приспособлены к тому, чтобы функционировать в качестве голосового аппарата. Однако приматы не способны использовать и язык изображений. Шимпанзе едва могут научиться различать символы для общения на уровне маленького ребенка: они могут показать, чего они хотят, и кто это должен сделать, но не в состоянии обмениваться опытом и рассуждать о смысле жизни. У них отсутствует способность обмениваться мыслями при помощи лингвистических символов, что до предела снижает возможности обмена информацией. Отделение людей от приматов произошло примерно 5 миллионов лет назад, но и после этого потребовалось очень много времени для появления языка. Поначалу у людей были проблемы с неприспособленностью голосового аппарата, а эволюция, как известно, медленный процесс. Назвать точную дату появления разговорного языка трудно. Современные исследования свидетельствуют, что это произошло около 150-200 тысяч лет назад, то есть тогда, когда и развитие мозга, и изменения в анатомии стали достаточными для появления артикулированной речи.
    Язык отличает нас от других животных. Для создания технологий требуется абстрактное мышление, которое в свою очередь возможно только при наличии системы лингвистических символов. Язык предоставил возможность социального развития, что привело к созданию устойчивых коллективов и открыло мир взаимоотношений с другими людьми. С развитием коммуникаций общественная жизнь принимала все более сложные формы. Язык обеспечил способность инновационного мышления вкупе с бесконечными выразительными и творческими возможностями. Это также привело к распространению информации среди всех членов общины. Важнейшие сведения общества собирателей и охотников - какие растения съедобны, какие съедобны только после обработки, какие следы каким животным принадлежат и так далее - можно стало передавать членам относительно большой группы людей, а равно и другим поколениям. Люди стали учиться на чужих ошибках и повторять успешный опыт других, развивая коллективный опыт. Человеческая раса произвела на свет память, что способствовало развитию знания, но только до определенного предела. Устная речь не дает, по крайней мере, без использования диктофона, возможности надежного хранения большого объема информации.
    Математик Дуглас Робертсон подсчитал количество информации, доступное для группы людей (например одного племени) с развитой разговорной речью при отсутствии письменности. За основу расчетов он взял "Илиаду", размер которой составляет примерно 5 млн бит, то есть то количество информации, которое может храниться в голове одного человека. Если обозначить за X количество информации, которое способен запомнить один человек, то X можно приравнять к объему информации размеров от 1 до 2 "Илиад", другими словами, между 5 и 10 млн бит. (Бит, как известно, это результат выбора из двух альтернатив, например, белое или черное, единица и ноль и т. п.) Если мы теперь умножим X на среднюю численность доисторического племени (от 50 до 1000 особей), то получим максимальный объем информации, доступный обществу, не имеющему письменности. Следует учитывать, что какая-то информация может дублироваться. Существенный объем занимает информация, одинаково важная для каждого члена племени, например, как охотиться или ловить рыбу, и потому одинаково хранящаяся каждым членом племени. Из-за этого суммарный объем памяти для хранения информации снижается. Подобные расчеты, конечно, надо воспринимать с известной долей скептицизма, но, по крайней мере, расчеты, произведенные Робертсоном, замечательно иллюстрируют, какое значение имело появление письменности за 4 тысячи лет до Рождества Христова, и к какой силы информационному взрыву это должно было привести.
     
    СЕРВИС
  8. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Все четыре так называемые колыбели цивилизации - Месопотамия, Египет, Индия и Китай - образовались и развивались примерно в одно и то же время. Что объединяло их друг с другом (а равно и отличало от других государств, которые также занимались торговлей и металлургией), так это письменность. В Месопотамии для письма использовали глиняные таблички, и древняя книга состояла из нескольких табличек, хранящихся в кожаной сумке. Самые значимые тексты, например законы, обычно наносили на большие открытые поверхности, чтобы они были достоянием всех. Таким образом, основополагающие ценности общества, идеи и нормы, из разряда древнего и мистического знания, доступного лишь шаманам и передаваемого из уст в уста, трансформировались в ограниченное число декретов, предназначенных для чтения практически каждого члена общества. Прежде довольно примитивные и закрытые для внешнего мира народы становились все более развитыми и открытыми для контактов с окружающим миром. Одновременно знание дает власть. Ранние формы письменности изначально были инструментами власти. Еще шумерские цари и священнослужители использовали письменность для фиксации размеров налогов (обычно выражавшихся в количестве овец) для разных категорий подданных. Кроме того, письменность использовалась в целях пропаганды, постоянно напоминая людям, кто ими правит, и какие блистательные победы были одержаны правителем на благо своего народа.
    Однако никогда не считалось, что письменность должна стать доступной обычному человеку. Исходная цель первых опытов с письменным языком состояла, по словам французского антрополога Клода Леви-Стросса, в том, чтобы "способствовать дальнейшему порабощению других людей". Но революции живут собственной жизнью, не поддающейся никакому долгому контролю, и именно так обстоит дело с информационной революцией. Все то, что ранее считалось недоступным ввиду своей пространственной или временной отдаленности, с изобретением письма стало легко достижимым и познаваемым. Рост объема доступной информации приобрел взрывной характер, и все благодаря гениальному изобретению визуального кода для коммуникаций. Интеллектуальная жизнь стала весьма насыщенной. Имея на руках хорошо сконструированный, при этом фонетический, а не слоговый, алфавит (то есть такой, в котором буквы обозначали отдельные звуки, а не слова или понятия), древние греки создали философию и другие базовые науки, ставшие, в свою очередь, "грамматикой" мысли. Замена уха на глаз в качестве основного средства лингвистического восприятия произвела радикальный переворот в нашем понимании мира. Письменный язык был настоящим чудом. Вполне логично, что египетский бог Тот, который дал людям дар письма, одновременно считался богом волшебства. Письмо и чтение изменили мир и знание о нем. Создание и существование империй стало возможным только с развитием письменности. Теперь можно стало передавать информацию, например приказы, на действительно большие расстояния, что, в свою очередь, привело к исчезновению городов-государств. Интересно, что спад производства папируса в годы правления последних римских императоров многими историками считается важнейшей причиной упадка Римской империи. Даже письменная информация имеет пределы.
    Изобретение Иоганном Гутенбергом печатного станка в середине пятнадцатого столетия положило начало следующей эпохальной информационной революции. Печатный станок послужил важнейшим условием развития того, что стало современной наукой, со всеми связанными с этим великими открытиями и техническими усовершенствованиями, приведшими к индустриализации. Печатные книги служили источником открытий астронома Николая Коперника. Не будь машинной печати, его манускрипт был бы обречен собирать пыль в монастырской библиотеке. К счастью, именно благодаря печатной машине его труд "De Revolutionibus", содержавший тезис о вращении Земли вокруг Солнца, с громадной скоростью распространился в мире, в котором с тех пор ничто уже не могло остаться прежним.
    Как говорится, процесс пошел, и ничто уже не могло его остановить. Печатный станок предоставил одаренным и предприимчивым людям доступ к необходимой информации в таких масштабах, о которых раньше и мечтать не приходилось, что, конечно, послужило серьезным фактором научного вдохновения. Христофор Колумб, как известно, был внимательным читателем рассказов о похождениях Марко Поло. Множество научно-технической литературы начало циркулировать по Европе, и эта информационная волна ускорила развитие, прежде всего новых подходов и нового мышления в области информационного менеджмента, и вымостила дорогу постепенному развитию наук. После некоторого инкубационного периода, связанного с появлением печатного пресса, появилось много изобретений, важнейшими из которых, серьезно изменившими наши взгляды на себя и на окружающий мир, стали, конечно, часы, порох, компас и телескоп.
    Великолепной иллюстрацией власти развитого информационного менеджмента стала историческая встреча между образованной Европой и неграмотной Америкой, представленная физиологом Джаредом Даймондом. В 1532 году возле города Кахамарка на Перуанском нагорье Франциско Писарро всего со 168 солдатами взял в плен царя инков Атахуальпу, имевшего под своим командованием 80000 человек. Факт становится понятным, только если принять во внимание, что лидер инков ничего не знал о своих непрошеных гостях, в то время как испанцы были прекрасно осведомлены о своем противнике. Атахуальпа и представить себе не мог, что эти пришельцы вознамерились завоевать целую часть света, и что многие великие индейские цивилизации Центральной Америки уже пали к их ногам. Атахуальпа находился целиком во власти устной информационной ограниченности.
    Атахуальпа поначалу не воспринимал пришельцев всерьез, поэтому, когда его воины впервые в своей жизни увидели всадников на лошадях, они впали в панику. Сам Писарро, возможно, и не умел читать, но он был современником культуры письма и чтения и потому имел доступ к обширной информации о других цивилизациях. Он также был осведомлен о каждом этапе испанской экспансии и потому использовал в основе своей кампании тактику Эрнандо Кортеса, победившего царя ацтеков Монтесуму. Об успехе Писарро вскоре узнали в Европе. В 1534 году вышла в свет книга, описывавшая события при Кахамарке, написанная одним из его соратников, впоследствии переведенная на несколько языков и ставшая бестселлером того времени. Спрос на информацию был громаден, а преимущества владения ею очевидны.
    Сегодняшние электронные средства связи - часть величайшей из всех информационных революций. Довольно долго считалось, что Равным предназначением компьютера является "думать", то есть продуцировать искусственный разум, значительно превосходящий наш собственный. Многие объявили об этом как о свершившемся факте в тот момент, когда суперкомпьютер по имени Big Blue обыграл в шахматы тогдашнего чемпиона мира Гарри Каспарова. Но сегодня выясняется, что компьютерная технология пошла по несколько иному пути и стала в первую очередь служить целям развития коммуникации посредством компьютерных сетей. Конечно, все более мощные и быстрые компьютеры позволяют осуществить ранее невозможные вследствие сложности и временных затрат математические операции. И это неоценимая помощь математикам и другим ученым. Наше коллективное знание возрастает экспоненциально. Но именно глобальная компьютерная сеть является самым интересным аспектом развития компьютерных технологий. Новые преобладающие коммуникационные технологии означают зарождение нового мира.
    Интернет - это что-то совершенно новое. Средство, благодаря которому практически любой человек после относительно небольших инвестиций в оборудование и при помощи нескольких простых действий может стать одновременно и создателем, и потребителем текста, образов и звуков. Трудно себе представить что-либо более могущественное. В Сети мы все и авторы, и издатели, и продюсеры. Наша свобода самовыражения колоссальна, а аудитория необозримо велика. Простым нажатием кнопки любая информация становится немедленно доступной. Масштабы развития этого средства коммуникации не имеют себе равных.
    Начало интернету было положено еще в 1960-е, когда разные организации военной промышленности США приняли решение о создании компьютерных сетей, чтобы децентрализовать важную информацию оборонного значения посредством соединенных между собой, но при этом значительно удаленных друг от друга терминалов. Целью было снизить негативные последствия ядерной войны с Советским Союзом.
    После того, как подобные сети прекрасно зарекомендовали себя в исследовательских проектах, многие американские и европейские университеты создали единую сеть. Именно использованием сетей в научных проектах объясняется тот факт, что принцип "всемирной паутины", позднее ставший основой построения интернета, в его внешнем виде был разработан не в США, а в Швейцарии, учеными европейского института исследований в области физики элементарных частиц.
    Однако только в конце 1980-х в результате прорыва в области технологий персональных компьютеров и средств связи между ними (модемов) интернет перестал быть инструментом исключительно военных и научных кругов и перешел в общественное пользование. Но даже в начале 1990-х о существовании интернета знали немногие. Только в декабре 1995 года глава Microsoft Билл Гейтс наконец объявил, что его компания намерена серьезно изменить приоритеты в пользу развития сетевых коммуникаций. С тех пор распространение интернета стало феноменальным. Приводить число компьютеров, подключенных к Сети, даже не имеет смысла, поскольку это число растет сумасшедшими темпами. То число, которое могло быть более или менее точным на момент написания, будет безнадежно устаревшим на момент прочтения.
    Существуют разные реакции на подобное развитие событий. Критики утверждают, что все эти разговоры по поводу революции в области информационных технологий и "новой экономики" абсурдны, или, по крайней мере, весьма преувеличены. В подтверждение скептики частенько приводят тот факт, что на фондовых рынках акции многих компаний, связанных с информационных бизнесом, рухнули, а оставшиеся терпят убытки и не имеют долгосрочных перспектив. Единственные, кто реально смог заработать на компьютерах и связанных с ними технологиях, так это консультанты всех мастей и собственно производители компьютеров и программного обеспечения к ним, а потребители так и не извлекли значимой выгоды. Ничего, даже отдаленно напоминающего экспоненциальный рост, в экономике в целом зафиксировано не было.
    С точки зрения скептиков, мир, по сути, остался таким же, как прежде. Мы по-прежнему производим молотки и гвозди, а банки продолжают исправно принимать и ссужать деньги. Изменились, может быть, некоторые офисные процедуры, но значение этого слишком преувеличено. Большинство людей вместо диктофонов и секретарей ныне используют персональные компьютеры для написания деловых писем, но вопрос в том, улучшилось ли вообще положение дел. Электронная коммерция не более чем обычный бизнес, даже если мы используем супермодные устройства. По мнению скептиков, все это дань моде: прикольно быть первым, применившим ту или иную новинку, не важно, какие реальные выгоды это принесло. Все равно, какие технологии мы используем для связи, главное - содержание информации. Старые проверенные истины останутся таковыми и в будущем.
    Придерживающиеся противоположной точки зрения пребывают в экстазе. Каждый, кто видел свечение монитора, утверждает, что все автоматически изменится к лучшему. Интернет - это решение всех наших проблем. Экономика расцветет и будет приносить выгоду всем и каждому, этнические и культурные конфликты исчезнут, поскольку им не будет места во всемирном "цифровом" сообществе. Ставшая доступной информация сделает более осмысленным наши гражданские обязанности и оживит демократию. Именно в цифровых сетях мы обретем то общественное согласие, которого нам так недостает, и гармония воцарится повсюду. Развлечения станут более интерактивными и более "развлекающими", чем когда бы то ни было, благодаря неисчерпаемым возможностям этой новой технологии.
    И скептики, и энтузиасты ошибаются. Ни крайний скептицизм, ни слепая вера не являются плодотворной стратегией в нынешний период все ускоряющихся изменений. Обе эти точки зрения демонстрируют нежелание мыслить критически и неспособность понимать. Это не аналитические исследования, не прогнозы, а просто предубеждения. Новые революционные технологии, несомненно, приведут к изменению самих основ жизни общества, культуры и экономики. Но это не решит всех наших проблем. Было бы наивно надеяться на это. Развитие означает, что мы радикальным образом решаем одни проблемы, одновременно сталкиваясь с массой других. Мы можем жить дольше и быть более здоровыми и свободными людьми и осуществить большее из задуманного. Но фундаментальный конфликт между классами и группами людей не собирается исчезать, принимая все более замысловатые и малопонятные формы.
    Изменения такого рода не происходит в одно мгновение. Скептики, радостно указывающие на то, что большая часть мировой экономики по-прежнему связана скорее с производством физических объектов: самолетов, холодильников и садовой мебели, чем с услугами Сети, проявляют нетерпение или просто не в состоянии оценить глубину изменений. Во многих аспектах мы все еще находимся только в предварительной фазе революции. Конечно, вряд ли холодильники исчезнут, но в новой социоэкологической системе обычные предметы получат новые функции и приобретут иное значение. Рекламные кампании по продвижению холодильников, к примеру, не будут более акцентировать внимание на их способности предохранять молоко от порчи, поскольку мы будем считать это естественной функцией холодильника, но обращать наше внимание на возможности холодильника "разумно" взаимодействовать с другими объектами в Сети.
    Всегда должно пройти время, чтобы изменения по-настоящему вошли в жизнь. Революционность любой технологии становится явной по завершении инкубационного периода. Последствия изобретения печатного станка стали со всей силой очевидны лишь 300 лет спустя, когда это привело к драматической перетряске основ социального устройства и к появлению новой парадигмы; капитализма. Потребовалось время, чтобы грамотность распространилась до такой степени, чтобы печатная продукция стала оказывать воздействие на большие группы людей. Только в XVIII столетии, в эпоху Просвещения, изменилось общественное сознание, обмен информацией стал оживленным, а технические нововведения достаточно значимыми для того, чтобы превратиться в символы наступающей индустриализации.
    В XVII веке грамотность быстро распространялась по Северной Европе, но еще более заметным рост грамотности стал столетие спустя, прежде всего в результате расцвета протестантизма и перевода Библии на несколько языков. Так создались предпосылки для нового стиля общественной жизни, который складывался благодаря газетам совершенно нового направления. Такие издания, как The Spectator («Наблюдатель") в Англии, ориентировались, и одновременно помогли его становлению, на образованный и космополитичный средний класс. Целью этих газет было информировать читателя о новейших веяниях и побуждать к дискуссиям. Во Франции понятие "салон" возникло, когда аристократы и представители среднего класса стали общаться и обсуждать злободневные проблемы. Скоро это стало популярно и распространилось по всей Европе.
    Но даже если грамотность и развитие информационных технологий заложили фундамент для общественных изменений, они не могут объяснить их полностью. Множество факторов должны были совпасть для того, чтобы эпохальные изменения все же произошли. Французский социолог Жак Эллюль, исследовавший внутреннюю природу технологий и их влияние на нашу жизнь и окружающую среду, указал на ряд ключевых моментов. Первый и, возможно, наиболее очевидный момент состоит в том, что должно быть достаточно необходимых технологий и средств производства, что подразумевает довольно длительный исторический процесс. Любое нововведение коренится в прошлом. Более того, открытие - это понятие комплексное: целая серия более мелких открытий самого разного рода сливается вместе, образуя мощную комбинацию, эффект которой сильнее, чем сумма эффектов ее частей. Между 1000 и 1750 годами было совершено колоссальное количество открытий, каждое из которых было замечательным само по себе, но при этом не связанным с другими. И только после 1750 года все эти изобретения вдруг начали работать в одном направлении и привели к масштабной индустриализации.
     
    СЕРВИС
  9. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Другой важной предпосылкой, согласно Эллюлю, является рост населения. Увеличение численности населения подразумевает рост потребностей, которые не могут быть удовлетворены без роста производства. Необходимость - мать изобретения. Кроме того, рост населения создает условия для развития исследований технического и экономического развития, частично в форме увеличения объема рынка, а частично - путем расширения "человеческой" базы для экспериментов с разными типами продуктов. Третья предпосылка для изменения парадигмы состоит в том, что должны быть соблюдены два специфических и частично вступающих в противоречие друг с другом условия, однако переходящие один в другой. Во-первых, нужна стабильная база для научных исследований, которые совершенно необходимы для технологического рывка, но при этом не приносят прибыль в обозримом будущем. Во-вторых, должны существовать возможности для широкомасштабного и быстрого изменения правления таких исследований, готовность к стимуляции и восприятию новых идей. Четвертая предпосылка смены парадигмы касается самого социального климата и является, по мнению Эллюля, видимо, самой важной. Смена парадигмы не может произойти без ослабления влияния на общество идеологических и религиозных табу и без освобождения общественного сознания от любого рода детерминизма, ощущаемой подспудно предопределенности. Так, для развития индустриализма критичным оказалось тот что целый перечень традиционных представлений о том, что является "естественным", а что нет, был пересмотрен, и ни природа, ни социальная иерархия не воспринимались более как нечто священное и незыблемое.
    Представления о природе человека и его месте в мире претерпели коренные изменения. Индивидуальность была поставлена во главу угла, а обсуждение свобод и прав человека серьезно подорвало концепцию групп и классов. Внезапно появились невиданные ранее возможности для общественного развития и повышения уровня жизни. Освобождение личности и повышение эффективности производства слились в едином порыве. Возник эффект исторического резонанса, когда разные факторы стали значительно усиливать влияние друг друга на развитие событий, ускоряясь по спирали. Средние классы были вознаграждены за свое стремление адаптироваться к изменениям и извлечь из них максимум. Так средний класс стал доминирующим при капитализме.
    Суть промышленной революции состояла в том, что машины многократно усилили физические возможности человека. Цифровая революция означает, что до невероятных пределов будут расширены возможности человеческого мозга посредством его интеграции в электронные сети коммуникаций. Но мы еще не подошли к этому моменту: необходимые предпосылки пока не созданы. Возможно, технологии развиваются с захватывающей дух скоростью, но люди - существа медлительные. И вновь нам мешают всевозможные религиозные и идеологические табу. И вновь мы на пороге необходимого творческого разрушения системы прежних представлений. Процесс находится вне нашего контроля. История учит, что каждая принципиально новая технология, хорошо это или плохо, реализуется непредсказуемым образом и мало зависит от того, что предрекали ее создатели. Как выразился теоретик коммуникаций Нил Постман, "технология играет сама за себя".
    Возьмем, к примеру, часы. С виду невинный и вполне нейтральный предмет, но в действительности маленькая адская машинка, отсчитывающая секунды и минуты, которая с момента своего изобретения полностью перевернула наше восприятие времени. Когда монахи-бенедиктинцы на рубеже XII и XIII веков создали первые прототипы часов, их предназначением было внести стабильность и ясность в монастырский уклад, особенно относительно предписываемых семи часов ежедневной молитвы. Механика часов привнесла точность в богоугодное дело. Но сами часы не собирались этим ограничиваться. Скоро они вышли далеко за стены монастырей. Конечно, часы вносили порядок в монашеские молитвы, но, помимо этого, они стали важнейшим инструментом, способным синхронизировать и контролировать ежедневную жизнь простых людей. Именно благодаря часам стало возможным организовать регулярное производство в течение расписанного по часам рабочего дня. Другими словами, часы стали одним из краеугольных камней капитализма. Хотя их изобретение было посвящено Христу, они зажили своей собственной жизнью и стали одним из самых преданных слуг маммоны.
    Буквально то же произошло и с печатным прессом. Благочестивый католик Гутенберг едва ли мог вообразить, что его изобретение будет использовано для нанесения смертельного удара по папской власти и продвижения ереси протестантизма посредством доступности Слова Божьего для любого, что в свою очередь позволяло каждому по-своему интерпретировать Библию. Когда доступ к информации получили все, естественным, хотя и непредвиденным, следствием стало то, что многие незыблемые истины того времени были подвергнуты сомнению. С 1700 года рационализм развивался одновременно с увеличением числа образованных людей, и именно печатное слово произвело всю необходимую для этого работу. Целью было освобождение человечества от всякого рода суеверии, в первую очередь религии и монархии. Ибо, как сказал французский мыслитель эпохи Просвещения Дени Дидро, «человек не будет свободен до тех пор, пока последний король не будет повешен на кишках последнего священника". Пока информация была исключительной редкостью, принадлежавшей нескольким избранным, нельзя было и представить, что подобные идеи вообще могут получить широкое распространение. Однако после инкубационного периода сроком в 200 лет распространение идей приобрело массовые масштабы. Технология сделала свое дело, и все изменилось. Когда начали проявляться истинные последствия изобретения печатного станка, была уже невозможна, как выразился Постман, "старая Европа плюс маленькое симпатичное изменение". Появилась совершенно новая Европа, которая думала и действовала по-новому. Прогресс стал очевиден, исторический процесс стал проясняться, здравый смысл и науки, предполагалось, совсем скоро выведут людей из мрака невежества и приведут к повышению уровня жизни. Родился новый взгляд людей на мир и на самих себя.
    Новая преобладающая информационная технология изменяет все, в том числе и язык. Отчасти из-за того, что необходима новая терминология (новые названия для новых игрушек), и что самое интересное и непонятное, так это то, что старые слова приобретают новые значения. С изменением языка изменяется и образ мышления. Новая технология дает новые определения базовым понятиям, таким как знание и истина. Перепрограммируются представления о том, что является важным и неважным, возможным и невозможным, и, самое главное, о том, что такое реальность. Реальность принимает новые выражения. Именно это имеет в виду Постман, когда говорит, что общество претерпевает "экологические" изменения. Технология встряхивает наш разум, как детский калейдоскоп, и появляется новый неожиданный мир идей и возможностей. Мы вступаем в новую культурную и экономическую эру. Дух времени определяет наши мысли, буквально. Ведь эра (парадигма) - это просто набор представлений и ценностей, которые объединяют людей в определенное общество. К примеру, если все вокруг убеждены, что мир плоский, то бессмысленно пытаться проложить морской путь вокруг Земли. Когда Коперник заявил, что Земля вращается вокруг Солнца, большинство людей думали, что он просто спятил. И неудивительно. Но смеяться над критиками Коперника сейчас означало бы не понимать, как работает парадигма. На самом деле, нельзя с уверенностью утверждать, что критики Коперника были неправы, поскольку они-то, говоря "Земля", имели в виду как раз неподвижную точку пространства. Слова тогда еще имели прежние значения, сдвиг парадигмы не наступил, и люди все еще думали в привычной и общепринятой манере.
    Тоже самое произошло и при переходе от физики Ньютона к физике Эйнштейна. Многие отвергали общую теорию относительности из простого соображения, что Эйнштейн предполагал, что понятие "пространство" означает что-то, что можно "изогнуть", а прежние представления о пространстве описывали его как постоянное и однородное. И это было существенным расхождением. Если бы пространство не обладало этими качествами, то Ньютоновская физика просто перестала бы функционировать. А поскольку она все же функционировала и достаточно успешно в течение долгого времени, от нее не так-то просто было отказаться. Возникла ситуация, при которой две парадигмы конкурировали друг с другом.
    Но человек не принимает двух противоположных точек зрения одновременно. Либо одна, либо другая. Земля не может одновременно двигаться и стоять на месте. Пространство не может быть одновременно плоским и искривленным. Поэтому переход каждого человека от одной парадигмы к другой всегда моментальный и полный. Как для того японского солдата, покинувшего джунгли и внезапно обнаружившего, что он многие годы жил в иллюзии; и мир, а не война на повестке дня, а Япония является флагманом азиатского экономического чуда. Мы имеем в виду качественный скачок, а не количественный. Переход от одной парадигмы к другой состоит не в том, чтобы добавить вновь открывшиеся факты к уже известным, а в том, что новые либо уже известные факты, высвеченные в новом свете, полностью изменяют нашу картину мира. Как только мы осознаем, что прежний взгляд на мир устарел и больше не может объяснить то или иное непонятное явление, и его нельзя отрицать или игнорировать, вот тогда и необходимо избавиться от огромного количества ненужных знаний. Это одна из неизбежных жертв при сдвиге парадигмы.
    Между прочим, это острая ситуация для того, кто пытается ориентироваться в мире, создаваемом (как снаружи, так и мировоззренчески) электронными сетями. Проблема теперь уже не в отсутствии информации, а в ее переизбытке. То, что кажется свежей информацией и новыми идеями, может на поверку оказаться вчерашними новостями, или того хуже - полным бредом, восприятие переработка которого - пустая трата времени и сил, дорога в тупик. Прежние рецепты успеха быстро устаревают. Человеку свойственно пользоваться стратегиями, доказавшими свою успешность в прошлом, и расставаться с ними тем труднее. Сумевший построить успешный бизнес или сделавший свою жизнь более-менее комфортной, редко признает необходимость отказаться от старого и начать все с нуля.
    Именно в этом истинная новизна происходящего сейчас. Главное в прежней парадигме было то, что после некоторого более или менее длительного периода потрясений она обеспечивала нас твердой почвой под ногами. Мы знали, что какие бы ни были колебания, рано или поздно все успокоится. Придется привыкнуть, что роскошь стабильности более недоступна, и единственно постоянная вещь - сами изменения. Все течет. Социальная и экономическая стабильность, ранее бывшая нормой жизни, теперь станут редкостью и признаком стагнации. Недостаточно просто думать или думать по-другому. Теперь придется постоянно переосмысливать идеи и отбрасывать их. Творческое разрушение не знает отдыха.
    В кулуарах философии науки, где, собственно, и зародилась концепция парадигмы, теперь любят говорить об аномалиях и кризисах нашего времени. Аномалии - это явления, которые нельзя предвидеть и трудно подогнать под существующую парадигму. Сегодня аномалии повсюду: в обществе, в культурной жизни и в экономике. Предпосылки, лежащие в основе политики, изменяются с поражающей скоростью. Идеологические расклады недавнего прошлого не имеют ничего общего с сегодняшним днем. Целые отрасли и великие империи средств массовой информации разрушаются на наших глазах. Наша работа переживает драматичный революционный период, эффективно разрушаются прежние представления о пожизненном трудоустройстве, автоматическом продвижении по служебной лестнице и иерархической организации. Сегодня юноши в странных одеждах, у которых еще и молоко-то на губах не обсохло, умудряются зарабатывать и проматывать громадные состояния, занимаясь бизнесом, о котором акционеры не имеют ни малейшего представления.
    Когда появляется большое число аномалий, есть два варианта возможных действий. Первый, попытаться втиснуть новый феномен в старую систему понятий. Именно так люди всегда поступали с научными аномалиями: латали и штопали старые теории, как это, например, происходило в свое время с Птолемеевой системой астрономии с Землей в центре и всеми остальными небесными телами, вращающимися вокруг нее. Некоторое время такой подход выручает, пока постепенно не становится ясно, что все предположения прежней теории больше не подтверждаются. И тогда мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью другого подхода: признать, что старая система изжила себя, даже если в данный момент ее еще нечем заменить. Это ввергает нас в кризис, важность которого в том, что он сигнализирует о необходимости нового мышления. Именно в этой точке мы находимся сейчас - в самом разгаре кризиса, зародившегося в недрах старой капиталистической парадигмы и показавшего ее бесполезность, и будем здесь до тех пор, пока новая система не завоюет достаточное число сторонников, чтобы функционировать как общепринятая модель. Множество людей все еще пытаются латать дыры старой системы: увы, налицо недостаток нового мышления. Мрачный скептицизм по поводу того, является ли новая парадигма действительно новой, а равно и слепая вера в нее (предполагающая, что все само утрясется) не могут рассматриваться в качестве нового мышления.
    Писать о будущем невероятно сложно, потому что его еще нет. Лучшее, что мы можем сделать, это попробовать догадаться. Каждый, кому понятно, какую роль доминирующие информационные технологии играли в ходе исторического процесса, и кто понимает внутреннюю динамику функционирования цифровых сетей, имеет наилучшие шансы для понимания ключевых аспектов текущей революции. Для начала мы хотели бы сделать два заявления. Первое, новая социальная, культурная и экономическая парадигма приобретает реальные очертания. Главной движущей силой этого процесса является продолжающаяся революция в области информационного менеджмента дигитализация и удивительно быстрое развитие электронных сетей. Немедленным следствием этого являются радикальные изменения в интеллектуальной среде обитания, что вынуждает нас серьёзно корректировать свое поведение. Второе, новая парадигма будет напоминать по своим свойствам скорее жидкость, чем твердую структуру. Появятся не просто новые социальные нормы, само представление о норме станет иным.
    Японский солдат, затерянный в джунглях, конечно, был плохо информирован и вел свою личную мировую войну по большей части у себя в голове, но можно считать, что он был заложником непреодолимых обстоятельств. Мы же вряд ли можем винить кого-либо, кроме самих себя, если из-за собственной лени или глупости не сможем выстроить хотя бы относительно ясную картину происходящего вокруг и не сможем сделать из этой картины соответствующих выводов. Единственное, что мы можем сказать наверняка: Земля достанется не тому, кто отличается смирением.
     
    СЕРВИС
  10. Аватар для Бард

    Бард Junior Member






    ГЛАВА II. ФЕОДАЛИЗМ, КАПИТАЛИЗМ И ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО

    Что правда, то правда - смирение редко приводит к успеху. Во все времена власть и слава доставались тем, кто был трудолюбив и настойчив, кто был восприимчив к переменам, заботился об интересах своих собственных и своего непосредственного окружения, и на ком лежала благодать: историческое развитие двигалось в его направлении. Каждая новая эпоха производит на свет своих победителей и своих проигравших. Изменения условий развития и представлений о социальном статусе происходят в пользу вновь возникающих классов за счет всех остальных. Чтобы как следует разобраться в социальных последствиях нынешнего перехода от капитализма к информационному обществу, наверное, было бы полезно обратиться к обстоятельствам предыдущего сдвига от феодализма к капитализму и сравнить механизм перераспределения власти тогда с тем, что происходит сейчас. Мы обнаружим такое количество параллелей на самых разных уровнях, что не останется ничего другого, как признать, что происходящее сегодня есть не что иное, как подлинное изменение парадигмы примерно такого же масштаба.
    Вдохновляясь идеями философов XIX века Фридриха Ницше и Чарльза Дарвина, а равно и их последователей веком позже, Жиля Делёза и Мишеля Фуко, в качестве отправной точки для рассуждений будем считать, что бытие есть непрерывный конфликт множества разнонаправленных сил, которые, находясь в постоянной оппозиции, взаимно влияют и тем самым предопределяют друг друга. При этом важны не столько сами эти силы, сколько напряжение, возникающее в результате их взаимодействия, и то, каким образом их влияние на другие силы поддерживается или устраняется, а также вечная как Вселенная, их борьба. Взаимодействие, конфронтация и коммуникация - вот ключевые понятия этой концепции.
    В рамках мобилистической диаграммы можно дополнить двухмерную модель экзистенциального конфликта Ницше-Дарвина третьим измерением, включив в рассмотрение ось времени, что позволит в любой момент обозначить причину конфликта. Речь идет о некой "предполагаемой" точке, которую можно идентифицировать с той степенью погрешности, с которой мы осознаем, что сами, как наблюдатели, находимся в постоянном движении (поскольку даже в роли наблюдателей мы представляем такую же силу, как и все прочие силы в пространстве и времени). Это конфликт по поводу власти. Чем ближе к указанной точке находятся взаимодействующие и/или противодействующие силы, тем больше власти стоит на кону.
    "Центральная" точка диаграммы - не только предмет конфликта, но и некая главная ценность общества в данный момент, определяющая черта парадигмы. Мы можем назвать эту ценность "религией" эпохи, или, точнее, аксиомой времени. Другими словами, основной концепцией данной эпохи о структуре бытия, такой взгляд на мир, который повсеместно принят и потому социально функционален. Наличие такой гипотезы дает возможность ориентироваться в мире и понимать, что в нем происходит. Поскольку заинтересованные стороны, в особенности, правящие классы, всегда затрачивают огромные ресурсы на то, чтобы придать этой гипотезе вид "вечной истины", хотя она является только предположением, которое становится весьма существенным. Когда же выясняется, что "вечная" истина не является таковой, кажется, что земля уходит из-под ног и мы оказываемся в безвоздушном пространстве. Расхожая фраза "я знаю немного, но есть одно, что я знаю наверняка" - удачный пример нашего восприятия действительности. Мы готовы признать, что наше знание ограничено, но считаем необходимым хоть что-то знать наверняка, чтобы ориентироваться в жизни.
    В рамках мобилистической диаграммы власть - это некий подвижный феномен без внутренней ценности (нейтральное понятие). Власть мигрирует, захватывается и отдается во всех направлениях. Любая идентичность возникает только относительно других. Все определения должны постоянно перепроверяться при изменении обстоятельств. Что это такое? Какая сила действует на самом деле? Можно ли рассматривать каждую из них в отдельности, невзирая на то, что они постоянно перетекают одна в другую? Как посторонние наблюдатели мы видим только лихорадочную борьбу за власть, контроль над другими за право утверждать и владеть, и все это сопровождается вопросами "какой ценой?" и "за чей счет?".
    Отношения между силами, их взаимодействие - суть вопроса. Господин не может существовать независимо от раба, так же, как и раб не может существовать отдельно от господина. Каждый зависит от другого. Покорность раба делает господина господином, и оба вовлечены в вечную борьбу за признание, которое, по мнению Г. В. Ф. Гегеля, другого великого философа XIX века, является двигателем всего исторического процесса. По Гегелю, именно желание получить признание других людей служило причиной борьбы за власть еще в ранних социальных группах, ставших основой последующего деления человечества на классы. Эта борьба продолжает неистовствовать, поддерживая общество в состоянии постоянного движения, пока разные группы людей полагают, что их признание недостаточно, и, соответственно, уверены, что заслуживают более высокого общественного статуса.
    Изменение духа времени наступает тогда, когда то, что считалось незыблемым, смещается и претерпевает качественное переопределение. Не будет преувеличением сравнить такой сдвиг с социальным землетрясением. Все факторы на арене борьбы подвергаются фундаментальным изменениям в силу того, что их источник, константа, благодаря которой они существуют, внезапно пришла в движение. Последствия таковы, что действующие лица этой драмы более не Уверены в том, что они хоть что-то знают наверняка. Все в движении. Часть актеров застывают в своих прежних исторических ролях там, где еще недавно находился центр. Новые актеры выходят на сцену и немедленно развязывают новую битву вокруг новой ценности - точки, которую сместилась "вечная истина" нового времени. Когда буря стихает, прежние герои вынуждены находить для себя другие, менее впечатляющие роли.
    Внезапное смещение центра бытия, разумеется, сопровождается сильнейшим сопротивлением со стороны тех, чьи позиции подвергаются угрозе. Едва только люди, да и целые классы вдруг осознают, что некая постоянная, на основе которой были построены их жизни, и которая до сих пор представляла собой фундамент их идентичности, пришла в движение, они обычно реагируют в форме полного отрицания: Этого не может быть! Через некоторое время, когда произошедшие изменения уже нельзя отрицать, реакция людей выражается либо в уходе от действительности, либо в агрессивной оппозиции переменам: Это не должно было произойти! Все это усугубляется тем, что прежние властные структуры, на которые до сих пор возлагались большие надежды, тоже имеют смутное представление о происходящем. Наглядным примером может служить разрушительная борьба, переживаемая Западным миром со времени перехода от феодализма к капитализму относительно понятия Бога и его неизбежной смерти. С каждым разрушенным учеными ментальным барьером в нашем мировоззрении, с каждой преодоленной границей понимания стараниями своей многочисленной, хотя и постепенно уменьшающейся паствы Бог тут же отодвигался еще на один шаг в Неизведанное. Живший поначалу за небесным сводом, Он был "передвинут" за пределы Солнечной системы, потом за пределы звезд, пока наконец не был водружен над временем и пространством вообще. Несмотря на все усилия, Ему удалось выжить. Аксиомы, связанные с устаревшими парадигмами, зачастую весьма упорно цепляются за жизнь, в особенности среди маргинальных групп.
    Многие люди просто не понимают, что идея Бога возникла в иной, отличной от сегодняшней, парадигме, с целью, специфичной именно для того времени: для создания преимуществ одним группам людей за счет других. В феодальном обществе Бог, в мобилистических терминах, был предполагаемой константой бытия, чье существование было непреложной истиной. Всякие попытки слегка поколебать поверхность этой константы карались смертью. При переходе к капитализму прочная структура, поддерживающая понятие Бога, разрушилась. А когда главная ценность начала сдвигаться с места, все прочие основы существования, ранее казавшиеся незыблемыми, последовали за ней. Величие Бога стало относительным, и оказалось возможным ставить под сомнение даже само его существование. Христианский мир впал в пучину сомнений по поводу своей легитимности из которой он так и не выбрался. То, что мы сегодня называем призраками и демонами, когда-то имело реальное влияние на жизни людей. И это не вопрос теологического спора или очевидной слабости доказательств существования Бога, это вопрос власти. Власть монархий и Церкви покоилась на существовании чего-то, названного Богом. Предполагалось, что Бог будет константой и ни при каких условиях не может быть поставлен под сомнение. Если бы сомнения по этому поводу могли возникнуть, вся структура власти оказалась бы под угрозой.
    Как результат упорного отрицания любых сдвигов центральной ценности бытия и нежелания подчиниться требованиям религии атеизм получил статус новой аксиомы и стал эффективным инструментом противодействия буржуазии при захвате власти. Это проиллюстрировано одним из самых блестящих общественных экспериментов капиталистической парадигмы: коммунистическим проектом. Коммунизм стал перевернутой формой христианства, выражением древней мечты о рае на Земле, весьма типичной для своего времени. Коммунистическая вера была следствием идеи общественного совершенствования посредством человеческого, а не божественного вмешательства. Инструментом должен был выступить новый тип государства; утопической целью проекта был новый человек, исключительно рациональный. В итоге эта мечта нанесла серьезный урон целым народам и континентам и потребовала от 85 до 100 миллионов жизней (по понятным причинам здесь трудно быть более точным), принесенных в жертву в мирное время для успеха этого благого начинания.
    До сих пор есть защитники коммунистического проекта, потому что это вопрос религиозной веры, иррациональность которой выглядит мертвой зоной в пространстве логических построений. Сила этой веры была точнейшим отражением её первоначальной оппонирующей силы организованной религии, которая в России, Китае и Латинской Америке до последнего боролась за свою власть. Вполне возможно, что если бы последний русский царь вдруг публично признался в своем атеизме, он мог нейтрализовать часть обаяния коммунизма и тем самым предотвратить Октябрьскую революцию. Демон предполагаемой константы бытия настолько силен, что даже его антидот (и, следовательно, его эквивалент в следующей парадигме) наследует его поистине магическое влияние на ход наших мыслей.
    При переходе от капитализма к информационному обществу мы можем провести целый ряд параллелей с теми сдвигами, которые произошли при переходе от феодализма к капитализму. Предполагаемой константой бытия при капитализме, его основной характеристикой был гуманистический, или человеческий, проект. Интересно, что гуманизм в своей наиболее выраженной форме - форме индивидуализма - оказался, в конце концов, едва ли не единственным средством спасения, на которое уповают гуманисты и иже с ними, в море, полном останков наиболее блестящих проектов эпохи, подобных коммунизму, и затонувших бесславно один за другим.
    Вот почему идеологи капитализма эры его заката так уверенно заявляют в своих манифестах о незыблемой вере в индивидуальность. Находясь под внешним давлением, капитализм по сути возвращается к своим истокам и пытается найти пристанище в своих философских корнях, например, в работах доиндустриальных философов Рене Декарта и Фрэнсиса Бэкона. Мы - свидетели отчаянных попыток перезапустить проект, пусть даже в совершенно "разобранном" состоянии, на этот раз в форме гипериндивидуализма. Его апологеты воображают, что не кричи они об этом на каждом углу, им едва ли удастся снова вдохнуть жизнь в остывающий труп. Имя этому иделогическому чудовищу Франкенштейна - либертарианизм.
    Подобно протестантизму на заре эпохи Просвещения, когда словно в результате вспышки сверхновой, воплотилась одержимость устаревающими "вечными ценностями", мы сейчас наблюдаем вспышки сверхновых при переходе от капитализма к информационному обществу. Гиперэгоизм, гиперкапитализм и гипернационализм - все это сверхновые сегодняшнего времени. Гуманистический проект - развитие индивидуума параллельно с развитием государства и капитала, вместе со всеми их многочисленными отпрысками - разными академическими, художественными, научными и коммерческими проектами - составляет аксиому капитализма. Эти ценности считались вечной гарантией стабильности, но теперь и они пришли в движение. Великая битва только началась, и похороны гуманизма, как в свое время похороны Бога, способны затянуться надолго, сопровождаясь болезненными конвульсиями. Стоит только представить колоссальное количество ресурсов, инвестированных в данное предприятие, чтобы понять всю глубину разворачивающейся общественной драмы. Этого не может быть! Этого не должно быть! Тем не менее, коллапс неизбежен, поскольку этот проект с самого начала был неразрывно связан с парадигмой существования, практически себя изжившей.
    Конечно, сейчас трудно указать на суть новой "вечной ценности" и определить те силы, которые станут бороться за власть. Провести анализ, будучи участником происходящего, - заведомо обречь себя на домыслы. Пока предполагаемая константа бытия находится в движении (а этот процесс, видимо, будет долгим), все расчеты будут содержать ошибку, превосходящую значение любой из переменных, как если бы метеоролог сегодня попытался предсказать погоду на несколько лет вперед. Что, впрочем, не означает, что анализ в таких условиях становится бессмысленным. Наоборот, тщательное изучение существующей структуры распределения власти наиболее полезно как раз тогда, когда нарождается новая классовая структура. Это едва ли не единственный момент, когда очевидец может принять активное участие в событиях, происходящих в связи со сменой "вечных ценностей". Такой анализ имеет шанс стать важной частью общего процесса, а равно и одним из факторов, влияющих на него. Еще до того, как вновь утвержденная константа бытия займет устойчивое положение, вокруг нее начинает формироваться по крайней мере одна сила - новый доминирующий класс. Вопрос в том, насколько вообще достоверны рассуждения об этом. Даже если константа бытия пришла в движение, означает ли это, что появление нового доминирующего класса неизбежно? Можно ли ожидать, что прежний способен осознать смену парадигмы, вокруг которой он формировался, и, как следствие, направить свои действия так, чтобы занять пространство вокруг новой константы? Таким образом, прежний доминирующий класс останется таковым новой парадигмы, пусть и в новом обличье. Но по ряду причин это может не произойти. Люди, в основном, весьма консервативные создания. Психологический термин "когнитивный диссонанс" означает, что люди склонны держаться старых убеждений, даже если они противоречат вновь открывшимся фактам. Все дело в том, что наши старые добрые представления о жизни дают возможность чувствовать себя психологически комфортно; мы влюблены в них. Но это приводит к состоянию умственной косности и неповоротливости: мы готовы прикладывать больше усилий для сохранения status quo в наших головах, чем для обучения новому. Узнавая что-то новое, мы вынуждены так или иначе менять свою жизнь, хотя иногда совсем немного. По этой причине наша способность передвигаться по исторической карте практически минимальна.
     
    СЕРВИС
  11. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Из анализа мобилистической диаграммы следует: мир вокруг в целом движется значительно быстрее, чем мы сами. Наше движение в этих обстоятельствах является вынужденным, реакцией на движение общественных сил и информацию, которая меняет мир вокруг. Неудовлетворенность многообразных желаний - правильней будет сказать, идея такой неудовлетворенности, желание желания - заставляет нас быть рабами потребления. Нетерпимость и узколобость данного общества вынуждает нас мигрировать. Общество, сама система находится в постоянном движении, а отдельные люди и группы людей, помимо своей воли брошенные в водоворот общественных изменений, вынуждены сдавать свои прежние комфортные позиции в угоду этим изменениям.
    Поскольку мы являемся единственными очевидцами истории, всегда есть соблазн преувеличить человеческое влияние и считать себя способными на свободное волеизъявление, будучи, так сказать, творцами истории. Но это все не более чем роскошная иллюзия. Возможности действовать независимо строго ограничены. Действия, более или менее заметные в истории, правильнее трактовать как реактивные, а не активные по своему характеру. Очарование коммунистической идеей или другими великими утопиями таилось также и в необходимости приспосабливаться к постоянным переменам. Привлекательность утопий состоит в их обещании отдыха и покоя, в сильном и всеобъемлющем желании остановить хотя бы на время движение, навязанное извне. Но остановить свое собственное движение значит сделать то же и относительно истории - процесса по преимуществу. Конец истории стал бы не чем иным, как концом всех общественных процессов, означающим нашу собственную кончину.
    История раз за разом подтверждает эту истину. Каждая попытка реализовать утопию - коммунизм наиболее яркий тому пример - и остановить движение истории, неминуемо приводила к гибели такого утопического общества. Смерть есть, по сути, единственная альтернатива турбулентности. Будда осознал это еще 2500 лет тому назад. Нам приходится выбирать между нирваной, состоянием перманентного покоя, и принятием того, что все вокруг нас находится в постоянном движении и изменении, что приводит к необходимости постоянно приспосабливаться. И тот факт, что наши возможности маневра минимальны, с философской точки зрения, делает нас заложниками исторического процесса. Русский царь не мог на деле исповедовать атеизм, поскольку иначе он был бы вынужден усомниться в легитимности собственного статуса. Он не мог отрицать Бога, ибо на идее богопомазания строилась вся его власть. Поэтому все произошло так, как произошло.
    При смене общественного строя (парадигмы) все столь драматично, что прежний доминирующий класс оказывается неспособным. Удерживать контроль над новыми "вечными ценностями". В то же время новый доминирующий класс развивается в той точке исторической карты, где благодаря стечению обстоятельств оказалась конкретная группа людей. Переход к новой парадигме - процесс Длительный, поэтому там, где ранее была сфокусирована прежняя, в Учение длительного времени продолжает ощущаться остаточное напряжение, существенное, хотя и уменьшающееся. Это побуждает прежний доминирующий класс цепляться за устаревшие ценности. Даже в самом конце процесса еще находятся последние сомневающиеся: Этого не может быть! Этого не должно быть! Конечно, зачем меняться, если до поры до времени можно этого избежать!
    Естественно, при смене парадигмы прежние ценности не устаревают в мгновение ока. Даже когда, к примеру, центральная ценность общества при переходе от феодализма к капитализму сместилась от землевладения к владению капиталом, это еще не означало, что владение землей немедленно перестало иметь значение. Но природа такого владения изменилась. Земля стала товаром. Теперь уже новый доминирующий класс - буржуазия - определял сущность землевладения, придавая ему денежное выражение. Буржуазия скупала и переустраивала феодальные поместья для целей частного загородного отдыха и развлечений, ясно давая понять, что она стала властителем не только над нарождающимся пролетариатом, но и над прежним доминирующим классом - аристократией. Буржуазия теперь устанавливала правила игры.
    До сих пор феодальные поместья никогда не выступали предметом купли-продажи. Их ценность заключалась в геральдических символах, либо определялась близостью к резиденции короля. В новой парадигме эти же самые поместья оценивались по совершенно другим принципам - принципам открытого рынка. Каждое получило ценник. Их ценность стала определяться по целому набору параметров, как то: размеру и качеству лесных и пахотных угодий, а равно и пожеланию покупателей ассоциировать себя с прежними владельцами посредством приобретения их традиционных символов для подчеркивания статуса покупки. Потребовалось не так уж много времени, чтобы старые добрые феодальные символы власти в какой-то момент обратились не более чем в милые и забавные безделушки, ценность которых была по большей части ностальгической. Буржуазия сполна получила свое с атрибутов и пережитков аристократии: монархии, двора, наследственных титулов и придворного этикета. Смещение парадигмы стряхнуло с них весь метафизический флёр, а буржуазия продемонстрировала, что все теперь имеет свою цену, покупая и продавая звания и титулы, просто за деньги или путем женитьбы. Аристократии ничего больше не оставалось как проглотить обиду, расслабиться и получить удовольствие - ведь нужно же было как-то зарабатывать деньги!
    Острейшая нужда в деньгах со стороны аристократии и буржуазное стремление к роскоши сплошь и рядом соединялись в беспрецедентных по беспринципности коммерческих сделках - постоянная тема литературы XIX века. Наиболее циничным, чтоб не сказать глумливым, летописцем таких трансакции был Бальзак, который и сам приставлял "де", чтобы подчеркнуть аристократическое происхождение своей фамилии. Величие символов сохранилось, но функция их изменилась, превратившись из придворного платья для официальных церемоний в модный наряд. То же самое можно наблюдать сегодня, когда netократия, новый гегемон информационной эры, бесцеремонно оперирует святынями буржуазии: неприкосновенностью личности, выборной демократией, социальной ответственностью, системой права, банковской системой, фондовыми рынками и т. д.
    Ирония истории в том, что, будучи одержима идеей массового производства (печатный пресс предопределил такое развитие индустрии и, следовательно, стал важнейшим изобретением капиталистической революции), буржуазия подорвала рынок аристократических символов, наводнив рынок их дешевыми имитациями. Артефакт, который ранее был неповторим, уникален, теперь стал просто оригиналом, конечно, более ценным, чем его копии, но утратил ауру своей привлекательности, поскольку любой желающий мог иметь его точный дубликат. И их ценность как символов статуса неминуема упала.
    Поскольку буржуазия стала устанавливать правила игры и определять порядок цифр на ценниках, аристократия оказалась на обочине капиталистической экономики. До тех пор, пока ей было чем торговать, она продолжала худо-бедно влачить своё существование на лоне природы, все более отдаляясь от круговорота событий и центра власти. Их поместья теперь были почти ничто по сравнению с банками; фамильные титулы и гербы уступили место величию финансовых империй и научных званий; двор и шутов заменили парламент и политические журналисты. Сцена захвачена другими актерами. Многие новые роли немногим отличались от прежних, но диалоги были переписаны, да и сам ход пьесы претерпел модернизацию.
    Центральные ценности прежней и новой парадигм настолько радикально различаются, что любой претендент на ведущую роль в этой новой драме должен будет выучить совершенно другую культуру и целый новый набор принципов. Зачастую прежнему "низшему" классу легче приспособиться к культурным требованиям, навязанным доминирующим классом новой эры, нежели прежнему господствующему классу. В момент смены декораций выясняется, что бывшему низшему классу в сущности нечего терять и нечего защищать от изменений, поэтому он легче заучивает новые трюки и не очень противится собственной трансформации. Продолжая развивать тезис о непрерывном историческом процессе, можно сказать, что те, кто уже находится в движении, легче разгоняются, чем те, кто стоит на месте. Требуется время, чтобы осознать, что старые рецепты успеха не работают, и процесс осознания весьма нелегок, ведь Этого не может быть! Этого не должно быть! Сегодняшние примеры свидетельствуют о том, что недавним иммигрантам зачастую легче приспособиться к космополитизму новой эпохи и ее культурному разнообразию, чем их сверстникам из коренного населения гомогенного буржуазного общества.
    Представители нового доминирующего класса не прикладывали особых усилий к тому, чтобы оказаться близ новой предполагаемой константы бытия. Им просто повезло оказаться "в нужном месте в нужное время". Как и в природе, которая тоже находится в постоянном изменении, эволюция общества происходит по довольно спорному сценарию: определенные мутации имеют больше преимуществ в данных обстоятельствах. Выживает не тот, кто сильнее, этот, кто лучше приспосабливается. И понятие "лучшей приспособленности" изменяется со сменой условий окружающей среды. В соответствии с принципом интеллектуальной неповоротливости, новый доминирующий класс образуется из личностей и групп, которые просто волей случая оказались вблизи от той точки, где приостановилась новая константа бытия и возникла новая вечная истина.
    Итак, буржуазия стала новым господствующим классом капиталистического общества. И откуда взялись бы новые капиталистические предприниматели, если бы не города, где они оказались? Также они выросли под влиянием протестантизма, отличающегося сильной трудовой этикой. Буржуазия не жаждала власти и не захватывала ее - она упала ей в руки. Буржуазии дали власть! Если мы более пристально взглянем на новый господствующий класс, мы еще раз убедимся, что те, кто уже был в пути, оказались в более выгодном положении по сравнению с теми, кто оставался на месте. Буржуазия в основном была сформирована из выходцев из крестьянства - низшего из низших слоев прежней структуры власти, а не из наследников аристократических титулов и поместий.
    В социологии существует понятие "мем", эквивалентное генам в биологии, что означает идею или взаимосвязанную систему идей, и сравнение происхождения и распространения генов и мемов показывает схожие тенденции. Также, как в биологии действует теория Дарвина, в социологии есть меметический дарвинизм. Изучая генетический дарвинизм, мы можем провести интересные параллели, демонстрирующие, как работает дарвинизм меметический. История биологии есть непрекращающаяся, жестокая борьба за выживание и воспроизводство в многообразии случайным образом возникающих биологических видов в постоянно изменяющейся среде. Случайность определяет, какие виды выживут за счет других; внешние обстоятельства "отбирают" тех, кто лучше приспособлен к текущим условиям, все прочие отсеиваются. Многообразные виды конкурирует за ограниченные ресурсы в различных комбинациях и против друг друга.
    Природа никогда не отдыхает, и поэтому критерии того, какие мутации наиболее удачны для выживания, постоянно меняются. Вмешательство человека в природу также изменяет условия борьбы, создавая для одних видов более благоприятные условия, препятствуя другим. Знаменитый пример - бабочки, цвет которых в течение XIX века в промышленных районах Англии значительно потемнел. В результате загрязнения среды более темные бабочки лучше прятались от хищников, поскольку садиться им приходилось на темные поверхности. Березовая кора также потемнела, поэтому более темные бабочки размножались более успешно, в результате чего, спустя несколько поколений, существенно изменился внешний вид целого биологического вида.
    Подобный уровень совпадений характерен и для меметического дарвинизма в социологии. В густых джунглях сложной и часто противоречивой информации, окружающей нас, мемы, которые выживают и распространяются в конкретной среде, в конечном итоге становятся сильнее и сильнее, а мемы, которые не могут обрести почву под ногами, постепенно слабеют и отсеиваются. Но различие между силой и слабостью в данном случае не всегда видимо заранее, по крайней мере, если вы не рассматриваете только сами мемы, без учета информационных технологий и их развития. Работа футурологов в сущности состоит в том, чтобы нарисовать "карту" экологической системы, в которой сражаются мемы, и используя её за основу, прогнозировать шансы разных мемов на выживание.
     
    СЕРВИС
  12. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Ценности и культурный багаж каждого индивидуума или группы людей состоит из некого количества мемов. Выяснить, какой из них окажется сильным или слабым, сточки зрения дарвинизма, в условиях сдвига парадигмы можно только в ретроспективе. Подобно тому, как отдельные гены не влияют на изменения природы в ходе генетической революции, так и мемы не обладают способностью оказывать влияние на социальные силы, движимые сменой парадигмы. Носители мемов и генов в обоих случаях могут только надеяться на удачу. Что касается основных теоретических положений, то между генетическим и социальным дарвинизмом практически нет различий.
    Для понимания процессов меметики стоит снова воспользоваться картографическим методом, в качестве переменных социальных сил будут представлены люди и мемы. Представим бытие в виде трехмерного пространства, где настоящее - плоскость с двумя осями. Оси: виртуальное и физическое пространство, в котором располагаются люди и мемы. Третье измерение - время, которым для упрощения пока пренебрежем. Мысленно остановив время, мы получим двухмерную диаграмму, которая позволяет исследовать текущие внутренние связи конкретного общества (рис. 2.2). Фиксируем одну из двух переменных, людей или мемы, что даст возможность изучить характер взаимоотношений между ними.
    Фиксируем положение мемов, равномерно распределив их в поле диаграммы. Исследовав характер концентрации людей, обнаружим, что члены конкретного общества, как правило, привлечены ограниченным количеством мемов, образуя вокруг них кластеры тех или иных размеров. Социальная тождественность этих людей базируется на их приверженности определенным кластерам. Члены одного и того же кластера - это "мы", члены остальных кластеров - "другие".
    Важно помнить, что действующие лица, представленные на модели, не в состоянии свободно выбирать свое отношение к тем или иным кластерам. Их позиция на диаграмме относительно физического и виртуального пространств отражает фактическое положение, а не их амбиции или стремления.
    В каждый фиксированный момент времени самый крупный кластер на диаграмме образуется вокруг мема, который является стержнем парадигмы, того, что ранее было названо предполагаемой константой бытия. При феодализме такой кластер - монарший двор, а институт монархии - его мем. Другой сильный феодальный кластер - церковь образуется вокруг мема религии. При капитализме торговля - наиболее влиятельный кластер, имеющий в качестве мемов банки и фондовые рынки. Еще один влиятельный кластер капитализма представлен аппаратом государственной власти, формирующейся вокруг мема выборной демократии, а также академической сферой вокруг мема науки. В информационном обществе наиболее важным мемом будет то, что можно представить как узел в рыбацкой сети, некий портал власти (подобно интернет-порталу), связующее звено во всеобъемлющей сети. Вокруг этого звена сформируется важнейший кластер информационной парадигмы - Netократическая сеть.
    Добавив третье измерение (время), получим голограмму. Первое, что произойдет, это быстрый оборот мемов: массовое их возникновение и такое же массовое исчезновение. При этом мемы, окруженные наибольшим числом людей, выживают с большей вероятностью. Люди в данном случае голосуют ногами. Так, из всех религиозных мемов, которые боролись за выживание в Древнем Риме, только два и уцелело: христианство и иудаизм. Все прочие пали жертвами забвения, что в историческом смысле можно назвать созидательным разрушением.
    Однако тот факт, что какие-то мемы являются привлекательными сегодня, еще не означает, что они смогут сохраняться в первозданном виде на протяжении столетий. Напротив, они все время вынуждены модифицироваться, так что речь идет о непрестанном прорастании новых мемов из старых. Большинство мемов умирает и исчезает, освобождая пространство для новых. Одновременно те мемы, которые выживают, вынуждены постоянно адаптироваться и воссоздавать себя заново, чтобы выжить. Чем ближе мем находится к какому-либо важному кластеру, или чем более полно этот мем соответствует потребностям и желаниям кластера, тем выше его (мема) шансы на выживание в этой бесконечной борьбе. Возьмем хотя бы один пример: Билл Гейтс, самый богатый человек на Земле, родился в Сиэтле, городе, который и физически, и виртуально, и исторически расположен в достаточной близости от быстрорастущих промышленных районов Калифорнии. Будь Билл Гейтс крестьянкой на Мадагаскаре XVI века, никто бы и не услышал никогда о меме Майкрософта, что в свою очередь существенно видоизменило бы ту историческую плоскость, в которой мы находимся сегодня.
    Время от времени история демонстрирует примеры того, что люди слишком неповоротливы и консервативны для того, чтобы быстро и в значительном объеме воспользоваться преимуществами, предоставляемыми сменой парадигмы. Одного только знания о том, что константа бытия пришла в движение, и что это движение затронет другие важные мемы и кластеры, недостаточно для осуществления броска в правильном направлении. Тот факт, что мадагаскарский крестьянин знает о Силиконовой Долине, еще не дает повода надеяться, что он способен основать на своем острове интернет-компанию. На индивидуальном же уровне, приходится признать, что совпадение, случайность, судьба, если угодно, является решающим фактором.
    В момент, когда капитализм совершал прорыв, аристократия занималась своими поместьями вдали от банков и городских рынков. Аристократы были вскормлены на отвращении к торговле и финансам. Старый господствующий класс был целиком занят защитой своих фамильных прав наследования титулов и земли, невзирая на то, что ценность геральдических символов в обществе быстро снижалась. Но нобли все так же были увлечены полировкой своих регалий и сочинением легенд о великом, давно ушедшем прошлом. В итоге они упустили свой шанс взойти на корабль. С развитием пиетизма(набожность, благочестие), европейские христиане стали поощряться к коммерческой и ссудной деятельностью, что ранее было прерогативой еврейской протобуржуазии. А аристократия не воспользовалась своим шансом (да и едва ли имела его) в борьбе за власть в капиталистическом обществе, в отличие от буржуазии, оказавшейся в нужное время в нужном месте (мутации с корнями в крестьянском классе), прекрасно, сточки зрения меметического дарвинизма, приспособленной, чтобы стать господствующим классом при капитализме.
    Значимым и весьма любопытным феноменом любого сдвига парадигмы становится заключение секретного пакта, несвященного союза, между старыми и новыми хозяевами. Как только переход власти de facto становится неоспоримым, ее передача de jure проходит мирно и тихо - к вящей пользе обеих сторон. Такой секретный пакт заключается с целью защитить и общие, и различающиеся интересы участников договора. Случается, что его заключение сопровождается продолжительными и утомительными псевдоконфликтами по ничего уже не значащим поводам, а лишь с намерением утаить от посторонних глаз само существование и цели такого договора.
    Важнейшей функцией этого секретного союза является сохранение участниками монополии на общественное пространство во время смены парадигмы. В интересах обеих сторон создать максимально возможное замешательство, максимальную суматоху, так, чтобы передача власти произошла как можно незаметней, без какого-либо участия порабощенных классов или внутренней оппозиции. Классический пример - браки XIX века между сыновьями аристократов с их наследственными титулами и дочерьми буржуа, с наследуемыми капиталами. Искусственно созданный конфликт призван был закамуфлировать существование самого сговора. Как ни парадоксально, чем меньше конспирации, тем лучше!
    Примерно так же был прикрыт насущный вопрос европейских и азиатских монархий "быть или не быть". Аристократии было позволено сохранить, пусть в урезанном виде, королевские семьи и даже субсидируемые теперь государством оперные театры в обмен на помощь в осуществлении и пропаганде различных проектов капиталистической государственной машины. Аристократия была рада и согласна довольствоваться ролью "обезоруженного угнетателя". Ей позволили опекать музеи и другие подобные заведения, в которых сама история была теперь слегка отретуширована, чтобы новая социальная структура могла выглядеть как можно более естественно. Когда все фамильные ценности были распроданы, и аристократия не могла больше заниматься самофинансированием, а дочери буржуа стали все больше предпочитать титулованной бедности аристократов женихов своего круга, ноблей оставили в своих поместьях с условием, что они будут открыты для публичного обозрения по выходным как музеи. Они и превратились в дотируемые государством музеи - живописные окрестности для воскресных прогулок буржуазной семьи. Аристократическое прошлое преподносилось как очаровательная, но трагическая театральная декорация, на фоне которой капиталистическое общество представало во всем своем совершенном устройстве.
    Умело обуздав и аристократию, и церковь, буржуа могли теперь взяться за переписывание истории, чтобы представить дело так, будто они сами и созданное ими государство существовали вечно. Общественные конструкции новой парадигмы представлялись как вечные и естественные истины. Индивидуум стал Богом, наука - проповедью, национальная принадлежность - раем, а капитал - священным орудием власти. Таковы были средства защиты монополии буржуазии на власть, историю, язык, да и на саму мысль. Вечные истины не могли, не должны были, да и не нуждались ни в какой перепроверке. За всем этим символизмом остается скрытой от глаз важная роль того самого сговора относительно построения властных структур новой парадигмы. Оказавшись, в результате, в непосредственной близости от новой константы бытия, новый правящий класс сумел максимально воспользоваться своими преимуществами. Произошло накопление колоссальных богатств, сгенерированных новыми "вечными истинами", и все с благословения прежних хозяев. Новый господствующий класс достиг этого, создав монополию на общественное пространство, а затем использовал его для отрицания самого факта существования нового низшего класса, а впоследствии и для отказа признать за этим классом любые возможные права на участие в принятии решений.
    В предыдущие столетия, как только стало ясно, что право на землю можно защищать с помощью законов и монополии дворянства на власть (фундаментальная основа феодализма), аристократия немедленно приобрела контроль над всеми землями. Ни один, даже самый удаленный клочок земли, не оставался неохваченным, поскольку в противном случае мог стать поводом для претензий крестьян на землю. Примерно в том же духе буржуазия, с полного одобрения аристократии, все первые декады индустриальной эпохи занималась безудержным грабежом своих стран и их колоний в поисках сырья и рабочей силы, заставляя людей работать на фабриках, как рабов, принося огромную прибыль. Нет оснований верить в то, что новый господствующий класс информационного общества, нетократия, будет вести себя иначе, чем ее предшественники. Постепенно задвигаемая на второй план буржуазия станет добровольным помощником в этой очередной серии исторической драмы, на этот раз - под руководством нетократии, которая, как прежде буржуазия, станет отрицать само существование какого-либо низшего класса новой парадигмы.
    Также, как аристократия способствовала созданию самых важных легальных предпосылок для экспансии капитализма - государственной защиты частной собственности, так и все более маргинальная буржуазия будет использовать свой контроль над парламентской системой и полицию для легитимизации и защиты важнейших компонентов в конструкции нетократической власти: патентов и авторских прав. Принципиальные условия для успеха нетократии - это, по иронии судьбы, прямой подарок со стороны прежних владельцев мира. Мораль новой эры построена вокруг передачи этой эстафетной палочки. Как аристократия и буржуазия законодательно взлелеяли в свое время неприкосновенность частной собственности, так теперь буржуазия и нетократия объединяют свои усилия для провозглашения авторских прав в качестве средства спасения цивилизации. При этом огромное число "научных открытий" совершается единственно с целью доказать их благотворное влияние на человечество в целом. В рамках такой стратегии становится очевидным, что любая форма власти, не защищенная авторским правом, будет, по определению, считаться аморальной, а с точки зрения юридической монополии буржуазии, будет интерпретироваться еще и как нелегальная.
    Но, рано или поздно, секретный сговор старого и нового правящих классов будет подвергнут мобилистическому анализу, согласно которому любая сила может быть определена только через противопоставление противоположной ей силе. Поэтому нельзя говорить о существовании доминирующего класса, не предполагая нового "низшего" класса. Правящий класс, разумеется, использует все доступные средства для установления тотального контроля над "вечной истиной" бытия. Но поскольку эта константа бытия существует, только будучи признана и новым классом, противостоящим правящему, то возможен конфликт относительно ценности этой константы. Правящий класс желает владеть константой и контролировать ее. А "порабощенный" класс формируется из тех, чья деятельность (в форме производства или потребления) или чья случайная позиция на исторической карте как раз и придает предполагаемой константе бытия, этой "вечной истине", её значение. Когда "низший" класс в полной мере осознает себя, организуется и предъявит требования к существующему порядку, монополии доминирующего класса на общественное пространство наступит конец. Отношения типа господин/раб станут напряженными и неустойчивыми. Возникнет новый конфликт, наполненный бесконечными испытаниями взаимной силы, в котором перемирие - лишь прелюдия к новой вспышке активности. Из этого-то конфликта, этой межклассовой борьбы за власть общество и история и получают в конечном итоге энергию своего движения.
    Когда аристократия передала эстафету реальной власти в руки буржуазии, формально это выглядело как продолжительный переход от абсолютной монархии к парламентской системе прямых выборов. При этом никогда не происходит непосредственной исторической встречи "низших" классов двух парадигм, прежней и новой. Отчасти потому, что из прежнего порабощенного класса формируется новый господствующий, отчасти потому, что у них нет точек соприкосновения, так как они никоим образом не вступают в конфликт друг с другом! Всё указывает на схожесть этих явлений и при переходе от капитализма к информационному обществу. Этот новый низший класс, пока практически невидимый, будет еще длительное время оставаться нераспознанной силой, даже для себя самого. В обществе, которое просто перегружено информацией, налицо красноречивый дефицит информации по данному предмету. Но это, скорее, вопрос контроля идеологии.
     
    СЕРВИС
  13. Аватар для Бард

    Бард Junior Member






    ГЛАВА III. ПЛЮРАРХИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО: СМЕРТЬ ЭТАТИЗМА И КРИЗИС ДЕМОКРАТИИ

    В соответствии с классическими марксистскими воззрениями на историю, верхи правят, контролируя средства производства. Власть есть владение и руководство производственным процессом. Важнейшей функцией культуры, с марксистской точки зрения, является оправдание существующей власти, представляемой как "естественная". Главным занятием в феодальном обществе было производство и распределение сельскохозяйственной продукции. Власть была неотделима от контроля над землей и её дарами, а правящий класс феодальной эпохи, аристократия, непрерывно поддерживал контроль над землей и придавал этому контролю легитимность. Культура использовалась как инструмент для удержания крестьян в подчинении. Существующий порядок вещей, принципы социальной иерархии и неограниченные права аристократии распоряжаться земельными угодьями представлялись как "естественные" и вечные. Такой взгляд на мир был безальтернативным.
    Аристократы (для осуществления неограниченной власти на средства производства) имели мандат божественного происхождения, производное религии, приспособленной для этих цели: защиту права на земельную собственность. В феодальной Европе эту роль играло христианство. Цветные церковные витражи повествовали о поучительных историях, в которых послушание господину воздавалось сторицей, а стремление к независимости сурово наказывалось. Религия, словно губка, всасывала, растворяла и подавляла любые формы общественного сопротивления или неординарного мышления - буквально на всех уровнях общественной жизни. Привлекая наиболее яростных противников системы из подчиненного класса и соблазняя их престижной карьерой в организации, церковь обеспечивала мягкий буфер между классами.
    Интеллектуальная деятельность при феодализме, в основном, была сосредоточена в монастырях, монахи и монахини с литературными способностями вели бесконечные дискуссии по неразрешимым теологическим проблемам, а также занимались переписыванием библейских текстов от руки, которые затем пылились в аристократических библиотеках. И все это с целью нейтрализовать не в меру пытливые умы, направляя их в русло поддержания существующего строя. Стоило только какому-нибудь монаху выказать особенное стремление к власти и славе ради собственного величия, как живописный кардинальский наряд уже был наготове, чтобы умиротворить его. Потенциальные лидеры социального протеста с раннего возраста были облачены в рясы и сутаны, усиливая, таким образом, безжалостное подавление низшего класса.
    Всё это были права, освящённые самим Богом, а под ним выстраивалась вся святая иерархия. Наместником Бога на земле был монарх, чья религиозная и мирская власть формализовалась в законах, которые он сам и сочинял, и провозглашал. Со своей стороны, монарх гарантировал аристократии сохранение её привилегий, фактически передоверяя ей монополию на применение силы при любой попытке восстания против существующей власти. В обмен на монополию применения силы, которая была достаточной гарантией контроля над средствами производства, аристократы присягали на верность короне и служили офицерами в армии, когда их монарх конфликтовал с другими монархами и начинал войну.
    Феодальное общество держалось на этом альянсе монархии и аристократии, скрепляемом церковью и защищаемом армией. Всё это обеспечивало желаемую социальную стабильность. Поддержание status quo было основным и общим интересом монарха и аристократии. Любая угроза существующему строю подавлялась в зародыше. В результате получилась почти герметичная конструкция, где просто не существовало альтернативных вариантов создания центров власти, которые могли бы нападать или даже подвергать сомнению правящую структуру. Следовательно, система не содержала угроз внутри себя, и только революционные изменения базовых технологических условий феодализма могли привести к заметным переменам и потрясениям в этой иерархии, которые, в свою очередь, неизбежно привели бы к появлению совершенно нового общественного устройства. Но чтобы это произошло, была необходима подлинная смена парадигмы.
    Главенствующее положение религии при феодализме не являлось следствием заинтересованности общества в проблемах мироздания, а было результатом интенсивного идеологического творчества аристократии с целью утвердить свои неограниченные права на землевладение. Религиозный посыл повсеместно был один и тот же: каждый клочок земли был на неограниченный срок передан во владение конкретной семье, чье неотъемлемое право (и обязанность) состояла в том, чтобы передавать эту землю по наследству из поколения в поколение. Консервативное учение церкви, вводимые монархом законы и монополия аристократов на применение силы действовали согласованно, лишая крестьян эффективных способов противодействия или сопротивления существующим порядкам. Земля и право её наследования - всё, что было необходимо аристократии для полного счастья. То, что именно имущество, а не капитал или знания, передавались по наследству, было главной опорой правящего класса. Имущество и фамильные титулы были неразрывно связаны; они наследовались "пакетом" и вместе образовывали наиболее важный символ феодализма - фамильный герб, наделенный исключительно высоким общественным статусом.
    Вопрос о существовании Бога - достояние скорее современности. Однако правящие классы всегда воспринимали невидимость Бога как проблему. Его отсутствие на земле создавало некий вакуум, который просто должен был заполнить Его наместник, который и решал бы текущие вопросы. Всегда существовала потребность в верховном арбитре, чей совет помогал бы выпутываться из сложных ситуаций морального или экзистенциального толка. Поэтому есть ли Бог на самом деле или нет, не так уж важно, пока есть кто-то, кто может его замещать здесь, на месте. Самое главное для аристократии, чтобы этот "кто-то" был правильного происхождения и служил ее интересам. Так появились короли. Им приписывались божественные качества, начиная еще с египетских фараонов, которые, как известно, потому были вынуждены жениться на собственных сестрах. Положение монарха не может и не должно подвергаться сомнению, поскольку, как и право наследования, это один из краеугольных камней религиозного учения. В этом смысле, монархи и аристократы вели весьма сбалансированное существование в атмосфере юридического и церковного террора. Никакие отклонения не допускались; ни одна из сторон не имела возможности поколебать привилегии другой без немедленного возникновения встречной угрозы ее собственным интересам.
    Сбалансированный террор служил целям подавления открытой конфронтации, но одновременно провоцировал непрекращающуюся холодную войну. Пока казалось, что внешние угрозы под контролем, существовал постоянный, тлеющий конфликт между монархом и аристократией. Монарх делал все возможное, чтобы разделить на части многоголовую аристократию и держать ее в узде, при этом понимая, что чрезмерное ослабление ноблей опасно для него самого, ибо создаст условия для крестьянских волнений. Со своей стороны, аристократия стремилась к укреплению внутреннего единства, чтобы контролировать, насколько возможно, монарха, ресурсы которого были относительно слабы. Хотя совокупная власть аристократии была огромна, по части влияния на монарха она имела ограничения. Пришлось смириться с тем, что она не может возводить на трон и смещать королей по своему усмотрению, поскольку такие действия подорвали бы веру в божественное происхождение их собственного права наследования земель и ослабили бы позиции самой аристократии. Поэтому пришлось признать, что наследование трона, как и наследование земель, было санкционировано Богом, что, в свою очередь, укрепляло позицию монарха в конфликте с аристократией. Это объясняет постепенное увеличение мощи европейских монархий, начиная с позднего средневековья, в их противостоянии с аристократией, вследствие чего наследование трона стало напоминать времена египетских фараонов или императоров Великой Римской Империи.
    Главное требование к мировоззренческой системе, которая вышла победившей в дарвинистской войне мемов за религиозную власть при феодализме: в ее основе должна стоять иерархия авторитарной власти. Это означало, что монарх мог возвышаться над аристократией, а та - над классом крестьян. Бог стоял над Церковью, а Церковь возвышалась над паствой. Неограниченная законодательная, исполнительная и судебная власть монарха была средством для удержания аристократии в повиновении. Если бы его загнали в угол, единственное, что ему нужно было бы сделать, - это отобрать у аристократии монополию на применение силы, дав крестьянам законное право носить оружие. В случае открытого столкновения это давало крестьянству шанс низложить аристократию, и в качестве награды получить от короля аристократические привилегии, включая наследственное землевладение. Таковы были политические реалии феодализма. Можно заметить, что едва дворцовые перевороты и крестьянские восстания сходили на нет, история всегда воспроизводила ту же самую иерархию, с монархом во главе аристократии, аристократией во главе крестьян - но все это до тех только пор, пока "вечные ценности" общества были связаны с сельскохозяйственным производством. Права крестьян сводились к мелочам в несущественных и периферийных областях жизни, которые аристократию попросту не интересовали. И при капитализме доведенные до крайней нищеты массы народа довольствовались лишь малыми крохами тех прав и благ, которые не были востребованы правящим классом.
    Как аристократия нуждалась в монархе на вершине иерархии власти в качестве представителя Бога на земле, так и буржуазия, правящий класс капитализма, нуждалась в неком представителе человека, этого Бога капиталистической эры. На вершине капиталистической иерархии таким носителем абсолютной ответственности за процветание и благоденствие человека (в роли правопреемника Бога) выступило государство. Подобно тому, как идея Бога почила и была заменена идеей человека, личности, так и идея монархии скончалась или же была низведена до чисто декоративной функции, а её место заняло государство.
    Не меньше, чем аристократия в своё время, буржуазия понимала необходимость заполнения пустоты, вызванной отсутствием физического воплощения Бога. Этот новый Бог, Человек с большой буквы, тоже не имел осязаемой формы, будучи больше абстракцией, представлением идеи, призраком - вот почему было жизненно важно найти более или менее достойного его представителя, на которого можно было бы возложить ответственность за соблюдение интересов нового правящего класса. Таким представителем в итоге стало государство, в широком смысле, и парламент, в частном выражении. Воистину, это был глас народа. Масштабный исторический дворцовый переворот выразился в замене монарха (то есть личности-законодателя, представляющего вымышленный коллектив) на парламент (коллектив-законодатель, представляющий вымышленную личность). Капитализм вытеснил и подчинил феодализм, смена парадигмы стала свершившимся фактом.
    Христианство было религией, которая больше других подходила аристократии в качестве инструмента управления и потому победила на заре феодализма в меметической войне с другими системами ценностей. Аналогично при переходе от феодализма к капитализму в войне множества идеологических мутаций того времени постепенно выкристаллизовался свой победитель. Новая парадигма требовала нового мифа, и в ее распоряжении был гуманизм, готовый заменить одну вымышленную фигуру на другую (Бога на человека). Гуманизм оказался наилучшим образом приспособлен к новым обстоятельствам и стал для буржуазии превосходным инструментом в деле удержания в подчинении нового класса - рабочих.
    Как прежде христианство, гуманизм был верой, представлявшей себя как "истину новой эпохи". После того, как позиции Бога были существенно поколеблены, человек занял главенствующее положение на вершине иерархии ценностей. Язык, способность вида homo sapiens думать и выражать свои мысли словесно, теперь волшебным образом доступная в массовых публикациях, был отправной точкой для новой вымышленной структуры, в которой человек был вознесен на вершину цивилизации и встал надо всеми земными тварями. Но homo sapiens не был человеком по рождению (потому что это означало бы, что гуманизм - очень слабый инструмент власти), а должен был становиться таковым после долгого процесса образования и формирования личности, требующего колоссальных усилий. Из соображений безопасности предполагалось, что проект будет длиться на протяжении всей жизни. Государство было назначено куратором проекта, а рынок - универсальным мерилом успеха.
    Этим объясняется создание больниц, тюрем и образовательных учреждений, а также различных политических и академических институтов. Их задачей было формировать идеал человека и корректировать нежелательные отклонения от идеального "естественного" состояния. Капитализм продемонстрировал изумительные способности к инновациям: появлялись все новые и новые заболевания, виды преступлений и другие отклонения от нормы, каждое из которых естественно требовало вмешательства и устранения. Система была практична настолько, что каждая новая болезнь немедленно создавала новый рынок для людей в белых халатах и других экспертов, наделяя их растущей властью. Идеальным гражданином был тот, кто находил в себе достаточно сил, чтобы постоянно стремиться к достижению всё более размытого идеала человека, тот, кто был одержим идеей жизни правильно, в соответствии с советами экспертов. Все это нацелено на создание максимально эффективного в течение рабочих часов производителя и в свободное от работы время ненасытного потребителя; гражданина, который каждую минуту своего бодрствования занимается тем, что без устали крутит колеса капитализма.
     
    СЕРВИС
  14. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Наиболее способные и независимо мыслящие представители низшего класса при феодализме обезвреживались путем вовлечения их в бесконечные теологические споры в стенах монастырей, так же и наиболее одаренные дети рабочих получали возможность сесть за школьные скамьи, после чего их будущее целиком и полностью ограничивалось рамками социальных наук. Проект достиг кульминации в XX столетии с появлением новомодной идеи "самореализации", что привело гуманизм к его последней стадии, при которой каждый гражданин должен был стать собственным всевидящим полисменом-моралистом. Здесь верховная идеология капитализма достигла своей высшей точки. Это объясняет, почему буржуазия с таким неистовым рвением защищала священный гуманизм от всех нападок, реальных и вымышленных, и почему он был поднят до уровня вечной аксиомы, религии. Практически каждая политическая партия, от республиканской в США до коммунистической в Восточной Германии, определила себя как гуманистическую. Все та же старая история: создать идеологию, которая узаконит власть, чтобы она выглядела "естественно". Это просто вопрос положения буржуазии в качестве правящего класса капиталистического общества и того, как она связана с гуманизмом, в качестве верховной идеологии. В этом свете, капиталистическое общество выглядит не как демократия в ее реальном смысле, а скорее как диктатура гуманизма.
    Буржуазия, как любая правящая элита, стремилась к социальной стабильности - неограниченной власти и общественному климату, который пресекает появление какого-либо альтернативного центра власти. Как аристократия стремилась сохранять существующий порядок вещей, новый правящий класс старался создать закрытую социальную систему, и как феодализму удавалось сглаживать всевозможные внутренние противоречия, невероятные напряжения внутри капиталистического общества никогда не представляли серьезной опасности для правящей элиты. Только когда фундаментальные технологические предпосылки претерпели радикальные изменения, система была серьезно затронута. Настал момент очередного сдвига парадигмы.
    Поскольку капиталистическая система не могла функционировать, совершенно не замечая рабочих масс, поддержание легитимности государственного устройства возлагалось на парламент, призванный представлять и выражать волю народа. Эта франшиза была необходима, чтобы избежать революции. Идея о том, что именно парламент выражает истинную волю народа, была возведена в ранг неоспоримой аксиомы. Во взаимоотношениях между угнетателями и угнетенными был установлен баланс; чтобы укрепить свою власть, буржуазия постаралась создать взаимную зависимость между собой и пролетариатом.
    С момента, когда государство заняло своё место среди других участников капиталистического рынка, его существование целиком и полностью зависело от налогов, собираемых с труда и капитала, парламент оказался в подчинении у капиталистической системы и был не в состоянии оспаривать ее фундаментальные принципы, не подвергая риску собственную деятельность. Сотрудничество оплачивалось деньгами и привилегиями. Только истинные защитники государства имели шанс пробиться в парламент, потому что любой другой вариант был невозможен по определению. Те, кого выбрали, могли называть себя левыми или правыми, но это было относительно неважно, поскольку парламентские дебаты никогда не затрагивали фундаментальную политическую идею буржуазии: этатизм. Правительства могли менять свою политическую окраску в зависимости от времени года, но хватка, с которой правящая элита держалась за власть, не ослабевала.
    Политические идеологии, характерные для буржуазного парламентаризма, представляют собой лишь разные нюансы одной и той же верховной идеологии - этатизма, выражающего фундаментальную веру в проект "Человек", различаясь в трактовке исторической роли государства в реализации этого проекта. Чтобы реализовывать свои властные полномочия тихо и мирно, в интересах этатизма было важно создавать впечатление, что все мыслимые политические силы находятся под крышей парламентаризма. Это то же, что делал правящий класс при феодализме: привлекал потенциальных нарушителей порядка предложением выгодных позиций поближе к кормушке. Чтобы симулировать избыток идей и подлинные разногласия, любые, даже самые незначительные риторические различия в партийных программах раздувались до невозможности. А дело в том, чтобы создавать как можно больше шума, чтобы сохранять неизменной монополию этатистов на общественную арену.
    Как и любой другой коллектив, парламент базируется на общности интересов его членов, хотя в то же время старается скрывать этот важный факт. Сильное государство клеймит все, не являющееся этатизмом или восхвалением сильного государства, как экстремизм, потому что это часть игры. При этом наличие противоречий в самом лагере государственников необходимо, чтобы скрыть тот факт, что все эти группировки внутри властных структур на самом деле сотрудничают между собой для предотвращения появления реальной оппозиции. Все они - консерваторы, либералы и социалисты, с их тоталитарными или демократическими убеждениями - являются приверженцами одной и той же базовой идеи - сильное государство необходимо для выживания хорошего, "естественного" общества. В течение многих лет политические партии успешно маневрируют с целью контроля общественного мнения. Но с нарождением в 1970-е информационного общества ситуация коренным образом изменилась.
    Наиболее характерным признаком перехода от капитализма к информационному обществу является общая медиализация. До прорыва интерактивных методов коммуникации в начале 1990-х средства массовой информации имели структуру, характерную для позднего капитализма. Главные СМИ той эпохи, радио и телевидение, в США в олигополии частного бизнеса, в Европе в форме государственной телевизионной монополии, были идеальными инструментами буржуазных институтов, предназначенных для передачи сообщений народу в такой форме, которая не предусматривала их обсуждения. Но с плюрализацией средств массовой информации - в основном, в результате роста рекламной индустрии, обращавшейся к большему числу специализированных рыночных сегментов - СМИ постепенно освободились от необходимости играть в соответствии с пропагандой этатизма. Средства массовой информации зажили своей собственной жизнью, формируя основание для новой властной структуры, и стали все больше приобретать характеристики парадигмы информационного общества и его правящего класса - нетократии.
    По мере ускорения медиализации и усиления влияния СМИ представители растущей индустрии медиа и развлечений стали все больше нападать на те политические группы, которые, по их мнению, препятствовали независимости СМИ и увеличению их власти. И поскольку масс-медиа стремились в первую очередь избавиться от давления политиков, избранных народом в соответствии с принципом парламентаризма, то они и сделали этих самых политиков главной мишенью своей атаки. Стратегия СМИ в борьбе с государством базировалась на выдумке, что в действительности доверие электората к своим избранникам было весьма незначительным. Центральным звеном этого общественного мифа служит идея о том, что в эпоху позднего капитализма общество расценивает выбранных политиков как группу коррумпированных дельцов, устраивающих свое благополучие за счет избирателей и налогоплательщиков, сознательно пренебрегающих своими обязанностями, для исполнения которых они, собственно, были выбраны. У каждого народа своя версия этого мифа, но в любой стране политики воспринимаются как люди, которые надругаются над самыми святыми ценностями данной культуры. Посему американские политики - это как правило неверные мужья, в то время, как их европейские собратья в основном уличаются в махинациях с кредитными карточками, подтасовке результатов голосования и уклонении от уплаты налогов. Так что, если верить средствам массовой информации, у граждан всего мира нет ни малейших оснований доверять политикам.
    Проблема в том, что такая стратегия масс-медиа есть не более чем исполняющееся пророчество. Постоянно твердя об этом предполагаемом презрении к политикам, СМИ произвели на свет медиа-феномен, который, самим фактом своего существования, подогревает спрос на шокирующие репортажи. Конкретное содержание всех этих репортажей ограничивается фактом, что участие в выборах в западных демократиях (начиная с 1960-х годов) постепенно падало. Презрение к политикам оказалось возведено в ранг непреложной истины, аксиомы общественного сознания. Политик или медиа-представитель, которые осмеливаются утверждать обратное, рассматриваются как еретики, которые должны быть обезврежены, коль скоро они препятствуют всё возрастающим амбициям масс-медиа. Нетрудно заметить, что общественное мнение и законы в равной степени сконструированы и сформированы средствами массовой информации. Политики стали производителями, избиратели - потребителями, а сами СМИ присвоили себе роль кураторов политической арены, и, таким образом, осуществляют тотальный контроль над политическими процессами в информационном обществе, в полном соответствии с принципами нетократии.
    Все, что имеет отношение к политике, теперь проходит на условиях СМИ. Прежние носители стандартов выборной демократии нынче совершенно беспомощны и только и могут, что играть по правилам, которые устанавливают для них их новые властители. Политическое событие, которое не привлекает внимание СМИ, не является таковым по определению. Это в буквальном смысле означает, что всякий политик теперь не более чем участник постановки, сценарий которой написан в коридорах медиа-империй, при этом недоверие и презрение к политикам есть основная идея этого аттракциона. То, что никто не подвергает этого сомнению, еще не означает, что это на самом деле так. Просто такая "правда" является нынче популярной и полезной в тех кругах, чьи интересы она обслуживает, - нетократических СМИ, захвативших командные высоты общественной жизни.
    Предположим, что презрение к политикам, в его общепринятой форме, действительно, существует. Оно должно исчезать, или, по крайней мере, значительно уменьшаться каждый раз, когда предположительно коррумпированный политик уличен, подвергнут порицанию и заменен на другого. Это будет просто вопрос выбора правильного кандидата на правильную позицию. Но этого не происходит. Ведь число людей, приходящих к урнам для голосования, не зависит от того, предстоит ли им выбирать среди новых, незапятнанных скандалами кандидатов, или среди все тех же до боли знакомых и надоевших персонажей. Таким образом, это предполагаемое презрение не направлено на какого-то конкретного политика, так что презрение к политикам не может быть причиной всё уменьшающегося числа избирателей. Видимо, объяснение в чем-то другом. Можно предположить, что презрение к политикам - не более чем миф, а люди, которые создали и поддерживают этот миф, возможно, заинтересованы в том, чтобы он выжил и казался "естественным". Это приводит нас к значительно более интересному вопросу, нежели уровень презрения избирателей по отношению к политикам, и это вопрос о том, как этот миф появился и чьим интересам служит его распространение?
    Все дело во власти. Если сравнить уровень активности избирателей на выборах в различные властные структуры, станет очевидной определенная закономерность. Существует прямая зависимость между уровнем власти и активностью избирателей: чем больший объем власти на кону или, другими словами, чем большее количество полномочий ассоциируется с конкретной позицией или органом, тем сильней интерес избирателей. Это означает, что кризис демократии не связан непосредственно с общей потерей доверия к деятельности политиков как таковой, скорее он сопровождается все большей озабоченностью по поводу их растущей беспомощности. Молчаливый протест все большего числа граждан, не отрывающихся от дивана, чтобы голосовать, вызван не злоупотреблениями властью, а неспособностью её применять.
    Этот факт, к сожалению, не особенно "сексуален" и не укладывается в законы жанра медиа-драматургии; он не обеспечит громких заголовков и не предоставит аргументы для популистских словопрений и взаимного обливания грязью. И - более того - он не служит интересам средств массовой информации. Так что, вместо этого, на нас обрушивается непрекращающийся поток пропаганды, рассказывающей о праведном гневе народных масс в отношении коррумпированных властей, что приводит только к еще большему ослаблению позиций политиков, что в свою очередь заканчивается очередным раундом публичной порки. Этот процесс развивается по схеме порочного круга, неизбежной кульминацией которого станет гибель института выборной демократии, полнейшая беспомощность политиков и реальная диктатура средств массовой информации. К тому же процесс усиливается наличием обратной связи. С помощью опросов общественного мнения, вопросы для которых, очевидно, сформулированы СМИ так, чтобы это отвечало в первую очередь их собственным интересам, население узнает о том, что оно думает, и думать о чем является "естественным". Затем СМИ демонстрируют, как "гибкие" политики присягают на верность этой "общественной" норме или, по крайней мере, делают вид, что присягают, и так процесс повторяется снова, и снова, и снова, ad infinitum. Исследования, проводимые СМИ на самом глубинном уровне, - не более, чем исследования мнения самих СМИ по тому или иному вопросу. Статистические методы, призванные выявлять общественное мнение, на самом деле являются инструментом формирования этого мнения.
    Полнейшая абсурдность всего этого шоу становится очевидной, когда СМИ начинают оценивать кандидатов на те или иные посты, руководствуясь исключительно собственными внутренними критериями целесообразности. Квалификация и компетентность кандидатов становятся второстепенными факторами; главным является, "хорошо ли смотрится" тот или иной кандидат. Главное соображение - насколько полезен кандидат, с драматургической точки зрения, или, другими словами, насколько он подходит, сточки зрения СМИ, на роль "жертвенного животного" в этой постоянной погоне СМИ за новыми сенсациями и скандалами с громкими заголовками новостей. Тот факт, что уже на начальной стадии процесса прежде всего обращается внимание на телегеничность (во всех смыслах) кандидатов, иллюстрирует стремление СМИ не отражать ход политического процесса, но активно писать его сценарий и продюсировать.
    Журналисты, пишущие о политике, интересуются не столько политикой, сколько собственно информационной драматургией. Политические вопросы зачастую слишком сложны, чтобы в подробностях обсуждать их на телевидении, поэтому они и находятся обычно на обочине внимания СМИ, освобождая первые полосы газет и "прайм-тайм" для искусственных дискуссий, риторических вопросов и личной жизни политиков. Политики охотно допускают потребителей СМИ в интимные сферы, что еще им остается делать? Отказаться будет равносильно собственноручному вычеркиванию себя из списка участников этой политической мыльной оперы. Грань между политикой и сплетнями стирается все больше. Политики новой эпохи сильно смахивают на артистов кабаре, чьей специализацией является то, что американский социолог Ричард Сеннетт назвал "духовным стриптизом". Другими словами, они создают политический капитал на собственной личной жизни. Интимность сопровождается заголовками, которые привлекают внимание. Последствия этого растущего феномена таковы, что эмоции официальных лиц по тому или иному поводу оказываются в центре внимания медиа, а по-настоящему серьезные проблемы, требующие времени и осмысления, остаются без внимания. Все увеличивающаяся близость также привносит существенный риск ответного удара СМИ. Владение мастерством правильного предъявления себя публике стало одним из важнейших факторов политического успеха.
     
    СЕРВИС
  15. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Процесс, таким образом, создается, управляется, освещается и исследуется одной и той же группой - масс-медиа - и эта система не терпит и не допускает никакого наблюдения, анализа или критики извне. В этих условиях становится ясно, что цель этого процесса - служить интересам масс-медиа. Следует помнить, что те, кто занимает властные позиции внутри медиа-империй, не назначаются народом (интересы которого они беспрестанно отстаивают), в отличие от политиков - по крайней мере, на строго формальном уровне. Медиа-руководители избираются внутри собственных кругов, тщательно отбираются в дружеских группах и получают задание обслуживать закрытые ложи и гильдии нетократии. В сердцевине самого настоящего кризиса демократии находится нетократическое представление о тайной, невидимой власти.
    Но поскольку мы в переходной фазе, в старых мифах еще есть жизнь. Буржуазия продолжает культивировать идею бессмертия выборной демократии, и, похоже, коллапс коммунистических режимов в Восточной Европе в немалой степени льёт воду на эту мельницу. Американский социолог Фрэнсис Фукуяма утверждает, что исторический процесс достиг своей конечной точки в форме либеральной демократии, но в то же время он не может избежать ницшеанского сомнения: разве равенство и стабильность, внезапно появляющееся по торжественным случаям, не подразумевают, в действительности, стагнацию и загнивание?
    Миф о выборной демократии содержит идею превосходства гражданского общества, оборотной стороной которой является наложение табу на тему политической апатии. Это нельзя обсуждать! Молчание окутывает тот факт, что владеющие избирательным правом, за которое боролись и умирали первые защитники демократии, всё реже направляют свои стопы на избирательные участки, по той простой причине, что политики всё более беспомощны на арене борьбы хорошо организованных групп интересов. Очевидно, что СМИ нельзя винить (да они и не могут принять это обвинение) за это вопиющее отсутствие интереса людей к политике: как могут быть не правы СМИ, они и есть здесь суд и прокурор в одном лице! Так же невозможно обвинить в чем-либо и потребителей этого продукта - телезрителей, которых это шоу развлекает - они просто часть аудитории, которая растёт, потому что должна расти! А вот "наивные и беззащитные" политики во всём и виноваты. Но сама политика должна быть в хорошей форме. Таков этот сознательно сконструированный парадокс, который нетократия использует, чтобы окончательно добить смертельно раненый институт государства.
    Старые добрые мифы либерализма, выборной демократии и гражданского общества базируются на ошибочном утверждении, что эти институты раз и навсегда, вне всяких сомнений являются наилучшими из возможных структур, которые нельзя ни оспаривать, ни пересматривать. Едва ли можно заблуждаться сильнее! Странно и трагично, что эти же самые мифы удерживают влияние в обществе, которое находится в самом центре урагана перемен. Развитие информационного общества радикально повлияло на условия развития общества и демократии. Еще в 1840-е годы, когда институт гражданского общества начал утверждаться в качестве важнейшего условия функционирования демократии, французский социолог Алексис де Токвилль с энтузиазмом сообщал в Европу, что американская демократия базируется на определенной системе взаимодействия заинтересованных слоев общества, то есть на сети. Ключевое слово здесь - сеть. Когда мы вступаем в новую фазу исторического развития, при которой социальные сети перестают играть вспомогательную роль, а вместо этого доминируют в общественном развитии, то его предпосылки существенно меняются. Гражданское общество Токвилля, сеть заинтересованных групп, реализовало свой потенциал благодаря информационным технологиям и превратилось в ненасытного кукушонка, паразита на теле общества, безжалостного многоголового монстра, в тюремщика и палача выборной демократии.
    В США эта сеть заинтересованных групп (лоббисты), по крайней мере, самостоятельно финансируют свою деятельность. В Европе же они финансируются через налоговые механизмы, тем самым институтом, против которого они ведут борьбу, - государством. Если мы проанализируем эту систему, с точки зрения информационного общества, то увидим, что это новый порабощенный класс спонсирует лоббистские группы нового правящего класса через систему налогообложения. В результате, институт демократии подвергается атакам со всех сторон. Быстрое развитие технологий сделало влияние сетей значительно более мощным, а их способность оказывать политическое влияние достигла той степени, при которой они практически захватили и контролируют весь политический процесс. Забудьте идею "один человек - один голос"! Теперь значение имеет то, приняты ли вы в "нужную" сеть, чтобы иметь возможность влиять на важные политические решения. Нынешний принцип: "один член сети - один голос".
    Мышечная сила лоббистских групп и всякого рода неправительственных организаций (НПО) растет все быстрее, рабочие методы деятельности этих групп прекрасно соответствуют всеобщей информатизации общества, которая произвела на свет несвященный союз групп влияния и всемогущих масс-медиа. Едва кто-нибудь из маргинализированного политического класса пытается продвинуть какой-то вопрос в определенном направлении, те лоббистские группы и НПО, чьи интересы могут быть затронуты, мгновенно инициируют общественное мнение, умело руководимую массовку, которая, если необходимо, атакует неугодный проект во всех возможных смыслах. Гринпис и профсоюз конторских работников, ассоциация юристов и список адресов почтовой рассылки - все идет в ход, чтобы озабоченность и возмущение могли быть хорошо организованы и умело направлены на достижение необходимого результата. Время от времени политический процесс парализует, и так будет до тех пор, пока политики окончательно не перейдут под контроль групп влияния, проводя в жизнь их решения и получая взамен защиту от нападок прессы и телевидения.
    Единственная уцелевшая функция политиков будет чисто церемониальной: принимать участие в телевизионных шоу (a Punch and Judy show), ставить подписи под документами, которые они не то что не писали, но даже и не понимают на уровне, большем, нежели громкие лозунги. В капиталистическом обществе отлученные от власти монархи вынуждены ограничиваться разрезанием голубой ленточки при открытии торговых центров. Подобным образом при нетократии смысл существования политиков сведется к использованию нетократами их имен для оглашения решений, которые были приняты людьми, на которых политики не имеют ни малейшего влияния. Но обязательно ли этот переход к политической структуре информационного общества означает, что принципы демократии мертвы?
    Бурное развитие интернета вселило во многих людей надежду на ренессанс демократии. Благодаря тому, что с помощью технологических нововведений граждане могут - на работе ли, дома, в библиотеке и прочее - мгновенно выразить свою позицию по тому или иному политическому вопросу, сеть могла бы стать неким виртуальным парламентом, как на местном, так и на национальном уровне. Интернет покончит с существованием избранников-посредников и потому выступит не только как спаситель демократии перед угрозой медиа-тирании, но и как воплощение либеральной утопии о всеобъемлющей демократии. Это красивая идея. Проблема в том, что сеть не делает скидки на местоположение и не признает географических границ. Ценности, вокруг которых люди концентрировались и принимали решения при капитализме, базировались на предпосылках, непосредственно связанных со старой парадигмой, ныне совершенно не актуальной. Это означает, что фундаментальное условие для сетевой демократии - то, что группа людей, обсуждающая проблемы и принимающая решения, также заинтересована в участии в политическом процессе в пределах ограниченной географической территории, например, страны - больше не может быть выполнено. Почему, собственно, люди в сети должны ограничивать себя какими-либо национальными интересами, если сама идея нации потерпела крах?
    Национальное государство есть фундаментальная часть капиталистической парадигмы и поэтому не пользуется доверием в информационном обществе, в котором общение строится вокруг племенной общности и субкультур, основанных на совершенно других принципах. Вот почему переходный к информационному обществу период войны между нациями практически прекратились и уступили место конфликтам между заинтересованными группами, такими как компании и группы давления. Люди больше не готовы приносить свои жизни на алтарь нации, так же, как при капитализме больше не были намерены жертвовать собой во имя феодальных ценностей, Бога и монархии. Мечта о бескровной войне, так лелеемая при позднем капитализме (война в Заливе, конфликт в Косово), должна поэтому рассматриваться как прямой результат политического мнения, согласно которому защита нации или демократии более не стоит жертв. Разница между голливудскими боевиками и пост-модернистской войной неразличима. Война приемлема, только когда сведена до уровня видеоигры с предопределенной победой "хороших парней". Нация, таким образом, низводится до сценической декорации.
    В виртуальном мире важны виртуальные общности, что означает необходимость конструирования новой системы участия в политическом процессе. Парламентские выборы, конечно, могут проводиться через интернет, когда гражданин, имеющий избирательное право, сможет просто вводить свой персональный код в компьютер, а не идти на избирательный участок, но тогда исчезнет сама основа демократии - широкие дебаты, в которых все заинтересованные стороны в пределах географической области проясняют позиции по какому-то вопросу. В сети каждый ищет себе подобных и создает вместе с ними новое виртуальное пространство, свободное от конфликтов внутри и по поводу пространства географического. Никто ведь не занимается поиском людей, с которыми у него нет ничего общего! По иронии судьбы, возможности, предлагаемые сетью для бесконтактного поиска себе подобных, делают интернет бесполезным в качестве инструмента защиты демократии.
    Политическая структура, формирующаяся в сети, принципиально отличается от капиталистической демократии. Присущая нетократам способность менять среду обитания, как только она перестает их устраивать, создает предпосылки для роста совершенно новой и исключительно сложной политической системы: плюрархии. Плюрархия есть политическая система, при которой каждый отдельный участник решает сам за себя, но не имеет способности и возможности принимать решения за других. Таким образом, фундаментальный принцип демократии, при котором решения, в случае возникновения разногласий, принимаются большинством голосов, становится невозможным. В сети каждый сам себе господин, хорошо это или плохо. Это значит, что все коллективные интересы, включая поддержание закона и порядка, будут находиться под серьезным давлением. Чистая плюрархия означает, что становится невозможно сформулировать условия для существования системы на основе законов. И разница между тем, что легально, а что криминально, перестает существовать. Это ведет к созданию общества, о котором практически нельзя составить целостное суждение, в котором все важные политические решения принимаются внутри закрытых, "эксклюзивных", групп, куда нет доступа постороннему. Уже при позднем капитализме юридическая система и национальные банки Европы и Северной Америки ушли со сцены демократии и превратились в ведомые экспертами институты, подчиненные властителям нового типа: гуру юриспруденции и пророкам в области экономики. Политические решения более не принимаются посредством выборов, ни в парламенте, ни даже через интернет-референдум, но исключительно членами закрытых сетей, которые, как и члены средневековых гильдий, выбираются из среды себе подобных по уровню влияния. Нетократические принципы приходят на смену этатизму. Проверки на прочность заменяют идеологии. Новый правящий класс, за чьим рождением мы наблюдаем, более не заинтересован в демократии, кроме как разве что в форме ностальгической диковинки. Идеологический аппарат нетократии сейчас больше озабочен тем, как сделать, чтобы все происходящие перемены выглядели "естественными".
     
    СЕРВИС
  16. Аватар для Бард

    Бард Junior Member






    ГЛАВА IV. ИНФОРМАЦИЯ, ПРОПАГАНДА И ИНДУСТРИЯ РАЗВЛЕЧЕНИЙ

    Вначале было не слово. Слово появилось позднее и в течение длительного времени его значения отличались от тех, которые мы используем сегодня. Латинское слово informatio имеет два значения. Первое: изображение или обозначение, второе - объяснение, интерпретация. Так что термин имеет отношение к интеллекту и нашему концептуальному аппарату. Когда Цицерон использует глагол informare, он обозначает им сложную умственную деятельность: придавать чему-либо форму, наполнять материю жизнью путем наделения ее активным восприятием, одновременно облагораживая её. Форма и материя рассматривались в диалектической противоположности одного другому, но могли обрести единство в акте творения. По формуле Аристотеля, форма + материя = жизнь. Всё это очень интересовало мыслителей прошлого, но едва ли имело прямое отношение к экономике или обществу в целом и вряд ли могло касаться простых людей. Английское существительное information появилось в Средние века, но еще много столетий не привлекало широкого внимания.
    Незаметно произошло изменение смысла слова, что, впрочем, не означало, что оно стало более употребительным или значимым, скорее наоборот. В первой половине XX века, когда капитализм был в самом расцвете, под информацией понималось нечто, что мы искали в справочниках или библиотечных каталогах, то есть более или менее интересные факты и подробности о том, о сём. Это могли быть цифры, имена, адреса, даты и т. п. Информация была на попечении рядовых служащих или заштатных отделов больших компаний. Не существовало еще понятий "информационная теория" или "информационные технологии", да и карьера в области информационного менеджмента не была чем-то, чем можно похвастаться.
    С тех пор смысл слова и его статус невероятным образом изменились. Информация, ранее рассматривавшаяся как скучный, но необходимый для функционирования экономики предмет, теперь едва ли не основной продукт этой самой экономики. Но это еще не все. Теория информации обосновалась в виде интеллектуальной мета-структуры, фундаментальные идеи которой глубоко проникли в самое основание всех важнейших наук и в большой степени определяют взгляд на мир, формирующийся в рамках новой парадигмы. Технологическая информация сегодня рассматривается как самая суть общества, подобно тому, как генетическая информация является ключом к биологии. Экономика вращается вокруг информации. Да и жизнь в целом есть гигантский, бесконечно сложный и совершенный процесс обработки информации, которая хранится внутри нас и передается от одного к другому хрупкому индивиду.
    Смещение значения слова информация началось в США в 1950-е годы в связи с новым витком развития, вызванным появлением первых компьютеров. Математик Норберт Винер тогда предсказывал вторую индустриальную революцию, которую осуществят "думающие" машины, способные подобно человеку накапливать опыт и извлекать уроки из прошлого. Главная идея здесь - обратная связь: машина воспринимает результаты своей работы как еще один вид данных и делает необходимое сама. Винер рассматривал обратную связь, и "умную" обработку информации в качестве фундаментальной сердцевины жизни вообще. Эти идеи, вкупе с растущими возможностями компьютеров, оказали существенное влияние на научный мир и позднее - на самые широкие слои населения. Они привели к появлению новой сферы научных исследований на стыке математики, лингвистики, электроники и философии, известной ныне как искусственный интеллект.
    Математическая теория информации оформила окончательную трансформацию термина, который теперь означает количественную сторону коммуникативного обмена. Раньше информация сама по себе не являлась гарантией качества - она могла быть несущественной или не имеющей отношения к делу, но теперь это слово больше не указывает на то, является ли информация бессмыслицей или вымыслом. Информация - это то, что может быть переведено в Цифровой код и передано от источника к получателю с помощью средства связи. С точки зрения теории информации, нет разницы между научной формулой, колыбельной песенкой и набором лживых предвыборных обещаний.
    В том, что науки часто приписывают специальные значения общеупотребительным словам, нет ничего нового; это происходит, например, в физике, также, как и в психологии, но обычно это не имеет существенного влияния на общее значение слов, поскольку среда, в которой эти термины используются, является исключительно научной. Другое дело с информацией, поскольку именно с этим словом мы нынче связываем собственно изменение парадигмы. Сама информация все более становится товаром. Тот факт, что теория информации имела такой успех и нашла целый ряд эффективных и прибыльных применений, знаменует собой проникновение этого понятия во многие сферы жизни, будь то журналистика, общественные объединения и т.д. Теория информации и экономика заинтересованы в информации в больших количествах. И чем больше, тем лучше.
    Это означает, в фокусе внимания оказалась технология сама по себе, способность хранить и передавать информацию, в то время как её содержание вызывает относительно небольшой интерес. Такова природа зверя: каждый, кто занимается теорией информации, в первую очередь озабочен процессом обмена информацией и потому упускает возможность познакомиться с ее содержанием, которое к тому же с трудом поддается измерению и подведению под какую-то теорию. Такое происходит, когда этот взгляд на вещи становится преобладающим, и начинает казаться, что технологические усовершенствования имеют потенциал для разрешения всех общественных и культурных конфликтов нашего времени. Решение проблемы - в сбрасывании на нее информации. И именно это представление является предметом слепой веры экзальтированных энтузиастов-вожаков нового правящего класса.
    Эта зацикленность на технологии, то есть на средствах связи, по-своему совершенно понятна. Как выразился Маршалл МакЛюен, "посредник и есть послание"(The medium is the message.). Изменения информационного менеджмента и развитие коммуникационных технологий являются главными причинами социального и культурного прогресса. Без усвоения этого нельзя понять развитие общества. Но информация и знание - не одно и то же. И по мере того, как информация становится ключевым товаром новой экономики, а мир тонет в океане хаотических информационных сигналов, все большую ценность приобретает существенное и эксклюзивное знание. И в отличие от невежественных энтузиастов капитализма, нарождающаяся нетократия прекрасно это осознает.
    Компьютерные сети, как и любая доминирующая технология своего времени, порождают своих победителей и проигравших. Успех победителей базируется, как выразился наставник МакЛюена и пионер современных исследований в области коммуникаций Гарольд Иннис, на монополии на знание. Те, кто контролирует новые технологии и их применение, быстро накапливают значительную власть, что немедленно приводит к консолидации этой вновь сформированной группы и мощному импульсу к защите ею своих интересов. По понятным причинам трудно ожидать, что у этой группы появится большое желание сделать свое эксклюзивное знание широко доступным, поскольку это обесценит и ее власть, и привилегии. Одним из способов, с помощью которых победители манипулируют общественным сознанием, являются их заявления, что никаких победителей и проигравших на самом деле не существует, а блага, которые несет новая технология, будут равномерно и справедливо распределены между всеми. Тут-то и пригодятся все эти ораторы-энтузиасты, которые в большинстве своем, сами того не подозревая, являются проигравшими.
    Идея Винера о том, что управление информацией есть величайшее таинство и суть жизни, получило наилучшее из возможных подтверждений в 1953 году, когда биологи Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик "взломали" генетический код и научились "читать" спиралеобразный текст молекулы ДНК. Новая биология полностью приняла воззрения и терминологию теории информации, невозможно представить существования биологии без прорыва к новой информационно-технологической парадигме. Мы знаем теперь, что синтез протеина есть исключительно показательный пример передачи информации, а молекула ДНК - не что иное, как совершенный мини-компьютер.
    Сотрудничество двух научных дисциплин имело положительные следствия: рост их влияния в научном мире и повышение их статуса в глазах общественности. Выгоды были взаимными. Биология, марширующая в светлое будущее, оплатила свои долги теории информации с процентами, наделив ее некой мистической, почти божественной аурой - отражением сокровенных тайн бытия. В результате метафизика новой парадигмы стала приобретать более четкие очертания: прежний механический мир, открытый Ньютоном, созданный и более или менее регулярно обслуживаемый часовщиком Богом, теперь уступил место миру цифровой информации, созданному виртуальным программистом.
    Благодаря этому информация, в новом смысле, в мире с поп-культурным восприятием стала наделяться почти магическими свойствами. И это, конечно, сыграло на руку и было потому многократно усилено победителями в условиях новой парадигмы и новой экономики. Однако изменение роли информации происходило в течение длительного времени. С появлением самых первых электронных средств связи, таких как телеграф, информация становится предметом потребления, производимого в небольших «упаковках», которые можно «посылать» через большие расстояния в режиме реального времени. Возможности обмена информацией на больших расстояниях с мгновенной скоростью обрели экономические и/или военные преимущества. Это сделало новую технологию весьма привлекательной. И все же не будем забывать слова МакЛюена: "посредник и есть послание".
    Скорость и способность преодолевать расстояния ускорили материализацию информации. Телеграф произвел революцию в передаче информации на большие расстояния, и как следствие все большее и большее внимание стало уделяться собственно скорости и объему передаваемой информации, в то время как её другие аспекты - её трактовка, контекст и осмысление - оказались на втором плане. Объем быстро переданной информации стал рассматриваться как нечто ценное само по себе, независимо от содержания и целей.
    Тот факт, что технология решает одну проблему, не означает, что все так или иначе связанные с первой проблемы исчезают или становятся менее насущными. Умение транспортировать информацию на большие расстояния не означает, что люди знают, как ее толковать и понимать в соответствующем контексте. Когда солнце новой парадигмы встает над горизонтом, некоторые вещи все еще остаются в тени. Каждая решенная с помощью технологии проблема порождает новую. Мы привыкли рассматривать прогресс как движение, но за движение всегда надо платить. Электронная информация становится не более чем еще одним изолированным феноменом, как крик человека, нуждающегося в резонансе, во все более фрагментарном мире.
     
    СЕРВИС
  17. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Наибольший интерес, возможно, справедливо, вызывает революционный способ, которым люди стали обмениваться информацией, находясь на разных концах страны, не задаваясь вопросом, есть ли что сообщить реципиенту. Материализация и дробление информации усиливается, когда она все больше передается визуальным способом. Слова обычно требуют определенного грамматического контекста, если вообще что-нибудь значат, образы же, предполагается, говорят сами за себя. Фотография исчерпывающе выражает застывший момент бытия; в мире фотографии все открыто для обозрения. Настоящее возникает со светом вспышки, прошлое отступает в тень, контекст растворен в легкой дымке. Ценность информации велика, но содержание решительно неясно.
    Когда такая модная наука, как теория информации, представляет её только в количественном аспекте, а экономика в основном базируется на огромных объемах данных, возникает плодородная почва для возникновения культа информации. Нетократия отвечает за подбор священнослужителей. Технология рассматривает решение всех проблем в аспекте производства и распределения максимально возможного объема информации. Информацию "бросают" на ту или иную проблему. Все убеждены, что механическая манипуляция информацией - гарантия объективности и беспристрастного суждения - прямо как раньше фотоаппарат и фотография. Субъективность - синоним неопределенности, ненужных сложностей и пристрастий. Она отмечает отклонение от прямой линии и потому есть еретическая антитеза технологии. В духе культа информации гарантией свободы, творчества и вечного блаженства может быть лишь неослабевающий и исступленный информационный поток.
    Нельзя сказать, что информация сегодня редкий товар. Трудно всерьез полагать, что ряд насущных проблем нашего времени - личных, общественных, политических - происходят из-за недостатка информации. Ее свободный и все увеличивающийся поток, как отмечали Нил Постман и другие, решал проблемы ХIX столетия. Сегодня мы нуждаемся не столько в информации, сколько в ее смысловом и контекстном наполнении. Этот всесокрушающий информационный поток не структурирован и не сортирован: если мы хотим, чтобы он стал источником знаний, а не заблуждений, его необходимо просеять, отсортировать и осмыслить в соответствии с современными представлениями о мире.
    Плюрализм и разнообразие являются величайшей честью новой парадигмы, путеводной звездой культа информации. Но эта множественность и плюрализм внутренне противоречивы. Как мы должны выбирать? Как мы отличим полезную информацию от ерунды и вводящей в заблуждение пропаганды? Во времена диктатуры аппарат власти перекрывает поток информации с помощью цензуры, таким образом, делая себя недоступным. Но заполнив все каналы потоками бессвязной информации, властная элита демократии - прекрасно организованные лоббистские группы и влиятельные медиа-конгломераты - может эффективно добиваться того же результата. Каковы бы ни были факты, тут же появляются факты, их опровергающие. Любой научный отчет, представляющий тревожные данные, тут же опровергается другим, более обнадеживающим. И так далее. В конечном итоге, все это возвращается к обычному бизнесу. Это выглядит как жизнеспособная демократия, но это не более чем спектакль для масс. Так что этот поток информации вовсе не является непредсказуемым явлением, и, ни в коем случае, случайным выигрышем в лотерею, выпавшим на долю граждан и потребителей. В действительности, это сознательная стратегия по поддержанию контроля над обществом. Заинтересованные властные группы сливают на нас сбивающую с толку информацию для обеспечения секретности определенного существенного знания.
    Переизбыток информации и недостаток контекста тесно связаны, являются двумя сторонами одной медали. Наравне с другими вспомогательными факторами - растущей урбанизацией, разрушением нуклеарной семьи, упадком традиционных институтов - такое состояние постоянной незащищенности создает ценностный вакуум, который с готовностью заполняется всевозможными экспертами, до зубов вооруженными даже еще большим количеством информации. Брак, воспитание детей, трудовые навыки - всё это сегодня подвергнуто сомнению. Эксперты постоянно издают все новые указания. Единственное, в чем мы уверены наверняка и что также питает уверенность экспертов, - это современная наука, которая учит, что любое знание является временным, так что все истины мира рано или поздно должны быть пересмотрены. К примеру, сегодня известно, что Ньютон во многом ошибался, но его модель работала, и только это имело значение. Всегда находится что-то новое. Вместо Истины с большой буквы мы имеем дело с самой последней истиной.
    Наука унаследовала задачу религии по обеспечению нашему существованию и истории смысла, Карл Маркс был прав. Единственно реальные объекты веры буржуазной демократии - это экономический рост и научная рациональность. Это значит, что в конечном итоге все наши политические и общественные институты покоятся на заведомо ненадёжном наборе ценностей. Все находится в движении. Рациональность должна не только действовать рационально, но все больше выполнять также и функцию иррациональности. Это касается всей доминирующей парламентской идеологии, от правых долевых течений, и всех, кто между ними: все уповают на рациональность. Даже окутанные романтическим ореолом движения по защите окружающей среды обращаются к научной рациональности, когда нападают на науку и ее применения. Как выразился британский писатель и журналист Брайан Эплъярд, "экологизм - это способ обернуть науку против самой себя". Мы верим в науку, но во что же именно мы верим, если знаем, что постоянно находимся на пороге новых открытий?
    Эксперты - новые священнослужители, наши проводники в вопросах духовности и морали, объясняющие и наставляющие нас по поводу вновь возникающей информации. Статистика - язык этой касты оракулов, а информация представлена в виде науки. Но какое значение имеет, если, к примеру, значительно изменилось соотношение количества рождаемых близнецов и женщин-полицейских? Что в действительности означает то, что у иммигрантов с одного континента интеллект выше, чем у иммигрантов с другого? Что это вообще означает - более высокий интеллект? Народные массы, ограниченные в знании, но зато с избытком информированные, обречены находиться в самом низу социальной структуры, полагаясь исключительно на самые последние истины, в их самой банальной и вульгарной форме. Многочисленные потоки противоречивой информации несут одно важное послание - не доверяйте вашему опыту и ощущениям, внимайте самой последней истине! Но эта самая последняя истина быстро сменяется самой-самой последней, и просто невозможно вообразить, что какая-то информация, какое-то сочетание новых фактов может сколько-нибудь заметно изменить существующий порядок вещей: отчасти, из практических соображений, поскольку факты настолько ненадежны и сменяются с такой быстротой, отчасти, из чисто теоретических предпосылок, поскольку отсутствует контекст, характерный для общества в целом, который позволил бы определить область применения таких фактов.
    Классическая предпосылка демократии - так называемая общественность, составленная из граждан с общими интересами и ответственностью за состояние общества в целом - по сути, никогда не существовала. Вместо этого, под усиливающимся давлением информации, народные массы и наиболее заметно - амбициозный средний класс, так напугавший в свое время правящую элиту XIX века, трансформировались в управляемое и разрозненное множество антагонистических групп, разделенных по интересам. Значит, все эти статистические выкладки, все эти псевдонаучные общественные исследования, другими словами, весь этот поток новой информации, вполне доступный, когда мы прикладываем усилия, чтобы сделать мир чуть более понятным, являются, заимствуя метафорическое описание психоанализа Карла Крауса, "именно тем психическим заболеванием, для которого являются лекарством". Или, словами Дэвида Боуи, "это все равно, что тушить пламя бензином".
    Благородная мысль, основанная на философии эпохи Просвещения: факты говорят сами за себя, и разум неизбежно победит. Привилегии исчезнут, и на Земле восторжествует справедливость. Томас Джефферсон был одним из тех, кто выразительно говорил о "диффузии информации" как о краеугольном камне своих политических убеждений. Свободная пресса стала воплощением этой добродетели свободы. Ускоренное распространение информации посредством газет не только обеспечило поддержку прогрессивным идеям, но также создало платформу, на которой люди могли проявлять свои врожденные способности к рациональному мышлению, а также реализовывать свое естественное право, принимая участие в общественной жизни.
    Сначала так оно все и было. Информация в целом, и газеты, в частности, были эффективным оружием в руках буржуазии, которая перехватывала рычаги управления у устаревшего режима. Но как только власть захватывалась и укреплялась, у новой правящей элиты пропадало желание продолжать эксперимент. Свобода быстро снова становилась дефицитом, и те же самые люди "с врожденными способностями" и "естественными правами" вдруг переставали появляться на страницах газет. Если в XVIII столетии газеты и памфлеты, критически настроенные по отношению к власти, еще отражали подлинные революционные взгляды, то в XIX веке пресса стала инструментом самой власти, с помощью которого обществом стали сознательно манипулировать, а общественное мнение фабриковать. Это значит, что считать прессу и информацию оружием все еще правильно. Но также важно следить за тем, чей палец на спусковом крючке этого ружья, и чьи интересы этот человек представляет.
     
    СЕРВИС
  18. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Капиталистическая элита, как и любая другая, стремилась сохранить status quo. Первичной задачей её пропаганды стала защита социальных, экономических и политических привилегий в эпоху, когда привилегии вышли из моды, а повышающийся жизненный уровень и качественное образование стимулировали все большее стремление к социальному равенству. Люди у власти с помощью экспертов по связям с общественностью, которые как раз начали появляться на пороге XX века, вполне осознанно стремились обратить повышение жизненного уровня и качества образования в свою пользу, убедив амбициозный средний класс в преимуществах заключения негласного, но тем не менее эффективного пакта. Фокус был в том, чтобы представить любые политические изменения как крайне нежелательные. Смысл послания: читающий газеты средний класс рассматривал перемены как угрозу потери с таким трудом построенной и хорошо налаженной жизни, хаос и народные волнения неизбежны, если отпустить поводья перемен. Фокус удался! Выяснилось, что управлять общественным мнением очень даже можно. Методы PR имели строго научный базис. PR-эксперты считали себя не кем иным, как учеными. Одним из основоположников был француз Густав Ле Бон, который с большой обеспокоенностью предупреждал о вреде, который могут нанести легко управляемые народные толпы, мало интересующиеся законами и любыми другими общественными институтами. Другим таким экспертом выступал Габриель Тард, который был более осторожен в выражениях, и вместо слова "толпа" использовал слово "общественность" и возлагал большие надежды на воспитание ее с помощью средств массовой информации.
    Тард взял на вооружение идею эпохи Просвещения об общественном обсуждении важных вопросов, о "грандиозной унификации общественного сознания". Именно он открыл, какая власть и возможности находятся в руках искусных манипуляторов общественным мнением. В современном обществе тщательно сформулированное послание достигает не только тех, кто сам читает газеты, но и тех, с кем читатели газет общаются, то есть практически всех и каждого. По Тарду, газеты создали условия для управляемой общественной дискуссии, в рамках которой можно программировать "правильное" мнение: "Одного пера достаточно, чтобы заставить говорить миллион языков".
    Электронные СМИ предоставили даже лучшие возможности, чтобы языки заговорили. Печатное слово требует все же некоторого уровня образования для понимания, тогда как радио можно просто включить и слушать. Это дало пропагандистам всех мастей неслыханные ранее возможности по проникновению буквально в каждый дом. Кино, а за ним и телевидение, позволили общаться напрямую с помощью образов. Для любого, кто потребляет образы, застывшие или в движении, точка зрения и действие определены автором образа. Это приводит к тому, что критик и философ Уолтер Бенджамин называет "бессознательным зрением", возможности для камеры обойти стороной того цензора у нас в голове, который вступает в дело, когда мы воспринимаем послание через абстракцию слов. То есть, это канал прямого доступа в нашу личную "фабрику грез", где живут невысказанные желания и страхи. И тогда любой, кто не спит, испытает воздействие стимулирующего массажа его иррационального внутреннего "я".
    Театрализованное представление демократии нуждалось в крепкой направляющей руке, чтобы не сойти с рельсов: в этом и состояла бизнес-идея и источник доходов развивающейся PR-индустрии. Исторические факторы - благосостояние и образование - сделали необходимым для правящей и, естественно, ответственной элиты создание стандартного набора инструментов власти на все случаи жизни. Общественное мнение, как декоративный кустарник, постоянно требовало ухода и подстригания: ни одна ветка не должна была вырасти слишком длинной. Ведь народ так легко увлечь всякими бредовыми идеями! Лекарством от этого и была информация, но она должна быть под надзором экспертов СМИ и социальных психологов. С помощью точных наук стала возможной, по крайней мере, теоретически, тонкая настройка интеллектуальной и эмоциональной жизни масс. Так появилось искусство инжиниринга согласия.
    Когда буржуазия перехватила рычаги управления у аристократии, при предыдущей смене парадигмы, информация была, как мы увидели, ценным оружием борьбы за власть, и позднее, когда задача изменилась в сторону удержания власти - стала эффективным инструментом контроля. Но теперь, в переходный период очередной смены парадигмы, когда нетократия начинает вступать в свои права, информация выступает в виде постоянно присутствующей дымовой завесы, сквозь которую очень трудно рассмотреть, что же на самом деле происходит на поле боя. Уже невозможно достичь чего-либо творческого с помощью информации; единственное следствие продолжающегося и бесконтрольного потока информации - это Увеличение ментального загрязнения общества. Наиболее характерным свойством таких больших объемов информации, собственно, является сам этот объем. И именно за этими многочисленными изоляционными слоями и звуконепроницаемыми переборками происходит то важное, что на самом деле происходит.
    Эксперты по PR рано поняли это. Но эти квалифицированные кадры не задействованы, поэтому пользуясь такими простыми методами, как изучение общественного мнения, они воссоздают саму реальность. Сегодня мы живем в мире, в котором каждая секунда внимания каждого отдельного человека является предметом самого жгучего интереса со стороны PR-экспертов. Жизнь стилизована и упакована. Вместо высказывания мнения по поводу реально происходящих событий PR-эксперты создают сами поводы для новостей. Они не выражают никакой позиции по поводу событий, но обеспечивают условия, чтобы реальность была представлена в новостях так, чтобы общественное мнение уже было окрашено в соответствующие цвета. Безусловно, ленивые журналисты могут просто воспользоваться готовым текстом от PR-компании и поставить под ним свое имя, важно само представление события.
    Эта деятельность разворачивается в масштабах, которые население не может себе и представить. Один значимый пример, приведенный социологом Стюартом Ивеном, говорит о фундаментальном и своевременном программировании общественного мнения американцев по отношению к возможной наступательной операции против Ирака в начале 1990-х годов. Одно из расследований Конгресса, привлекшее внимание прессы, касалось судьбы пятнадцатилетней кувейтской девочки-добровольца в одном из госпиталей, которая засвидетельствовала, что после оккупации Кувейта иракские солдаты ворвались в госпиталь, выкинули недоношенных детей из инкубаторов и оставили их умирать прямо на холодном полу госпитального коридора. Этот варварский поступок потряс общественность. Никто не обратил внимания, что имя девочки так и не было названо, из соображений её безопасности. И только впоследствии, когда война давным-давно была окончена, выяснилось, что девочку звали Наира Аль-Сабах, и была она дочерью кувейтского посла в США и ни при каких условиях не могла видеть то, о чем свидетельствовала Конгрессу. Выяснилось также, что её появление в комиссии Конгресса было устроено неким Гари Химелом, вице-директором компании Hill amp; Knowlton, одной из крупнейших PR-компаний мира, в числе богатых клиентов которой была также и королевская семья Кувейта. Показания этой девочки были частью сознательной и успешной стратегии и одним из множества искусственно созданных медиа-событий, и все с целью направить американский гнев на Багдад.
    Больные и слабые дети, вынутые из инкубаторов и умирающие на холодном полу: необходимы сильные эффекты, чтобы привлечь внимание и вызвать соответствующие эмоции. Хоть какие-нибудь эмоции вообще! Когда доступ к информации превышает спрос на нее. Но когда дело касается внимания потребителей, то здесь, по понятным причинам, соотношение обратное. Потребность производителей информации в зрительском внимании значительно превышает ее предложение. Внимания - навостренных ушей и жаждущих глаз - вот чего, действительно, не хватает в новой экономике. И связано это, прежде всего, с ростом благосостояния и уровнем образования населения. Социологи нескольких стран выяснили, что существует отчетливая связь между этими величинами, с одной стороны, и всеобщим ощущением нехватки времени, с другой. При этом времени у нас ровно столько, сколько было у предшествующих поколений или у любых других народов планеты. Но разнообразие и широта имеющихся у нас возможностей по проведению досуга значительно больше, чем когда бы то ни было. Нам хотелось бы иметь время на возможно большее количество вещей в единицу доступного времени.
    Наше терпение относительно медлительности почти исчерпано. Мы связываем с медлительностью все старое и боимся всего старого как чумы. Дети и подростки инстинктивно избегают черно-белых фильмов, когда переключают пульт с канала на канал, поскольку черно-белые фильмы у них ассоциируются с медлительностью. Все, что требует ожидания, мы рассматриваем как потерянное время. Каждый, кто стремится шагать в ногу со временем, подразумевает под этим возможность получить как можно больше опыта и впечатлений в минимально возможный промежуток времени. Сильные впечатления Дают ощущение значительного опыта или развлечения. Эффект Развлечения есть та сахарная глазурь, которая делает торт более аппетитным по сравнению с другими. Мы убеждены, что жизнь коротка, и наша задача - наполнить ее как можно более разнообразными впечатлениями и событиями. Теперь победитель не тот, кто ближе всего к трону короля (как при феодализме), и не тот, у кого после смерти осталось больше всего денег (как при капитализме), а человек переживший наибольшее число и самые экстремальные приключения.
    Развлечение - вот чем сегодня стремится стать информация-магнит, притягивающий внимание сильнее всего остального, наиболее значительная движущая сила экономики. Развитие приближается к точке, в которой каждая отрасль экономики будет все больше и больше напоминать индустрию развлечений. Процесс похода по магазинам уже в значительной степени превратился в развлечение сам по себе не говоря уже о том, что целый ряд товаров для развлечения продается на автозаправочных станциях или сдается в прокат в библиотеках. Элемент развлечения повышает у потребителя ощущение законченности процесса и потому является одним из решающих факторов, например, при выборе названия товаров. Именно этот "встроенный" элемент развлечения делает один товар более предпочтительным по сравнению с другим и, как реактивный двигатель, ускоряет оборот товаров на полках реальных и виртуальных магазинов.
    Вещи должны приносить радость во все времена. Если людям наскучит, они немедленно пойдут в другое место и купят что-то другое. Лас Вегас - не только часть света, демонстрирующая наибольший рост, но и устанавливающая стандарты интеллектуального климата. Звезды академического мира устраивают огромные шоу для своей аудитории. Что уж говорить о политиках и бизнесменах, чья развлекательная роль в СМИ является одной из важнейших задач. Все говорите пользу того, что мы сейчас находимся в начальной стадии процесса, при котором, как ни парадоксально, информация начинает терять свой престиж в массовом сознании. Она стала доступной настолько, что представляет собой серьезнейшую логистическую и экологическую проблему. Когда вы осуществляете поиск в интернете и получаете в ответ миллион ссылок, что вам делать со всей этой информацией? Недалек тот день, когда поборники информации поймут, что их одурачили. Что наиболее желательно, того и труднее всего достичь: это понимание, контекст, знание. Вот где находится власть.
     
    СЕРВИС
  19. Аватар для Бард

    Бард Junior Member






    ГЛАВА V. КУРАТОРЫ, НЕКСИАЛИСТЫ И ЭТЕРНАЛИСТЫ. НЕТОКРАТЫ И ИХ ВЗГЛЯД НА МИР

    В результате перехода от капитализма к информационному обществу власть покидает салоны буржуазии и перемещается в виртуальный мир, где наготове руки новой элиты - нетократии. Кто же такие нетократы, и чем они отличаются от своих предшественников - буржуа? Откуда они происходят и в чем их отличительные характеристики? В чем состоят их амбиции и интересы, каковы стратегия и ценности? Каков их взгляд на самих себя и свою социальную идентичность? И, наконец, какова структура этой элиты - каковы внутренние взаимосвязи и иерархия? Чтобы серьезно подойти к этим вопросам, прежде необходимо освоить способ мышления и обстоятельства, которые формируют основу развития этого нового правящего класса. Для этого поместим его и его ценности в исторический контекст.
    Начиная с самых ранних философских течений, западная мысль разделялась на два основных направления. Мы решили называть их мобилистическая и тоталистическая традиции, прекрасно понимая все возможные возражения против такого разделения. Например, философия Гераклита (мобилиста, по нашей классификации) вдохновила тоталиста Платона, ученика тоталиста Сократа, на его фундаментальную концепцию мира идей. Тем не менее, из педагогических соображений, сфокусируемся на различиях между этими направлениями, а не на их сходстве.
    Тоталистическая традиция характеризуется созданием великой системы: желанием выявить единственную теорию для всеобъемлющего объяснения жизни и истории. В китайской мысли эквивалентом этого мировоззрения является конфуцианство. Сократ, Платон и Аристотель были центральными фигурами тоталистической традиции, которая доминировала в Западном мире, их идеи были развиты создателями великих систем от Декарта и Канта до Гегеля и утописта Маркса. Христианское учение, вкупе с политической идеологией капитализма, также принадлежали к этой группе. Церковь и государство, в том виде, в котором они получили развитие в нашей цивилизации, следует считать тоталистическими институтами.
    Тоталистическая мысль базируется на понятии неделимого субъекта. Философские правила аксиоматичны и воспринимаются как данность. Понятие ego - основной строительный блок этой системы. Подразумевается, что все мироздание вращается вокруг ego, подобно тому, как Луна вращается вокруг Земли. Мышление автономно и пытается осветить и рассмотреть существование, исходя из фундаментальной предпосылки. Так что наблюдение идет от ego по направлению к окружающему миру. Тоталистическую философию интересует взаимосвязь между душой и телом (= ego и миром), поэтому она в основе дуалистическая. Этот способ мышления связан с гносеологической, этической и политической тематикой. Цель - создание системы, которая служила бы практическим руководством по миру и жизни. Фундаментальные вопросы этой философии вертятся вокруг идентичности человека: кто он есть, и каково его место в мире?
    Тоталистический вопрос есть вопрос в поисках ответа. Вопрос - это способ, ответ - это истина, истина есть цель; мир, в котором на все вопросы есть ответы, является совершенным, цельным (от англ. totality), утопией, ставшей манифестом. Платон утверждал, что эта утопия уже существует, и что она даже более реальна, чем воспринимаемая, как нам думается, реальность, хотя на самом деле она лишь бледная имитация гиперреального мира идей. Изначально подлинно существуют идеи, они непостижимы; тогда как вещи, которые мы постигаем, - лишь плохие копии. Христианство также присоединилось к этой концепции, хотя в его случае связь с истинной реальностью более проблематична. Утопия существует, но не здесь и не сейчас. Христианская утопия частью представляет собой потерянный рай, но также и грядущее небесное блаженство: мир до грехопадения, и мир после Судного дня. В этом смысле, когда христианство обращается к будущему, оно одновременно обращается и к прошлому в безотчетном стремлении вернуть то, что уже когда-то существовало.
    Для тоталистов последнего времени, в частности политических идеологов, утопия не есть данность, но скорее достижимый и желательный проект. Сами люди постепенно делают эту утопию реальностью, сначала в виде мысли, затем в виде видения, затем в реальности, посредством интенсивной политической деятельности. Поскольку Бог вне поля нашего зрения, люди сами должны преобразоваться в Бога и стать властителями своих судеб, если собираются реализовать свою утопию. Задача тоталистической философии состоит в том, чтобы указать, как этого можно достичь. Всех тоталистов объединяет эта идея утопии, которая либо реализована, либо может быть реализована, либо должна быть реализована. Идея утопии связана с идеей объективной истины, абсолютного мерила всего того, что происходит на свете. Вопрос не в том, имеет ли жизнь предопределенную цель, а в том, в чем она состоит.
    Как следствие тоталистическая мысль концентрируется на моральных категориях, таких как добро и зло, черное и белое, высокое и низменное, правильное и неправильное, полезное и бесполезное и т. п. Цель в том, чтобы разместить человеческие мысли и поступки на шкале, крайними точками которой являются эти категории. Задачей философии является определить эти категории раз и навсегда, выводя их из воображаемого идеального состояния, из абсолюта, либо создать в соответствии с непреходящими истинами человеческого сознания. Все это с намерением заложить прочный фундамент под философские категории. Каждый раз, когда нас спрашивают, что мы, действительно, думаем по тому или иному вопросу, нас просят выступить в качестве хороших тоталистов. Два с половиной тысячелетия тоталистического мышления произвели на свет необъятную паутину законов, правил, предрассудков и массовых заблуждений.
    Важнейшим аспектом тоталистической философии является то, что мысль сама по себе не имеет ценности. Задача философии является чисто инструментальной: сделать собственное существование ненужным. Когда утопия будет достигнута, потребность в тоталистской философии отпадет, подобно тому, как фонарь становится ненужным, если вы уже выбрались на свет. Но до тех пор философия есть рабочий инструмент, практически применимая отрасль знания в числе многих других, приносящая людям как пользу, так и радость. Единственное, что отличает тоталистические направления друг от друга, это их разные исходные принципы, которые в свою очередь зависят оттого, какой представляется желаемая утопия.
    Это означает, что тоталисты глубоко расходятся по ряду центральных вопросов. На этой огромной арене существует масса пространства для идеологических и религиозных войн, чему история может предоставить много печальных примеров. Невероятное богатство различных верований, собранных под тоталистической крышей, может легко привести к заблуждению, что саму мысль необходимо структурировать тоталистическим образом, и другого способа мышления попросту не может быть. Кант и Гегель осознавали эту проблему и боролись с ней. Это впечатление усиливается тем, что тоталистическая мысль доминировала в западной культуре очень долго. Сам язык насквозь пропитан тоталистической традицией, что еще больше затрудняет возможность альтернативного мышления.
    Тоталистическая философия просто одержима способностью человека к абстрактному мышлению, и, прежде всего, она очарована человеческой способностью постигать четвертое измерение: время и использовать это для того, чтобы рассматривать мир как ретроспективно, так и с точки зрения будущего. Для тоталиста естественно подчеркивать это осознание времени, столь уникальное для людей, и постоянно отмечать эту свою уникальность в природе. К примеру, 98% наших генов такие же, как и у шимпанзе, но значение имеют именно 2% разницы. Жизнь есть процесс движения в заданном направлении, с известным началом и предсказуемым будущим. Это означает, что настоящее есть нечто второстепенное: гораздо более интересны точка начала в прошлом и конечная точка в будущем.
    В этом ключевая ценность тотализма. При антропоцентрическом взгляде на мир все соотносится с человеком и его потребностями: все, что нам интересно в других объектах, событиях или существах - это их похожесть на человека или полезность человеку, который и есть мера всех вещей. Смысл жизни - это сами люди, их чаяния и надежды, и/ или спасение отдельного человека. Чем сильнее похожесть или полезность чего-либо для людей, тем выше ценность. Вслед за Декартом, этим первым философом современности, мы можем сформулировать кредо человека: я мыслю, следовательно, существую; и поскольку я думаю, то и решаю; а поскольку я здесь принимаю решения, то я заставлю реальность подчиниться своей воле.
    Тоталистическая мысль во всех своих формах строго иерархична. Человека можно определить как существо, которое отказывается быть животным, и которое потому занимает более высокое положение, чем животное. Если люди - это мера всех вещей, то они обладают по-настоящему уникальным статусом. Их характеризует способность к мышлению и формулированию абстрактных идей, и это придает им более высокую ценность. Поскольку только люди обладают этой способностью, то они есть высочайшая ценность мироздания, и все вокруг имеет второстепенный подчиненный характер. Эта логика очевидно циклична. Люди стоят на вершине иерархии, поскольку обладают высшими способностями, которые и делают их людьми.
    В этом-то и загвоздка, главная и неразрешимая дилемма тоталистического мышления: каким образом философии, утверждающей предопределенную иерархию, в которой люди стоят выше всех остальных видов, удается избежать вопросов относительно иерархии внутри этих видов, а равно и между людьми? Как философия может объяснить стремление отдельного человека править всеми другими людьми? Может быть, отдельные индивидуумы обладают этими высшими качествами в большей степени, чем все остальные? Как известно, Платон утверждал, что в идеале власть нужно передать философам. Многие другие тоталисты разделяли это мнение. Некоторые люди просто чуть лучше приспособлены для управления скучной толпой. И как только принцип иерархии вступает в действие, количество ее уровней стремится к бесконечности. Наименее приспособленные могут оказаться довольно далеко от вершины.
    Тот факт, что тоталистическое учение так долго и так сильно превалировало в западной культуре, объясняется не столько его интеллектуальным превосходством, сколько его позицией чистой власти, фантастически полезной в качестве основы для общественного строительства. И при феодализме, и при капитализме каждая мало-мальски значимая социальная сила или миф встраивались в тоталистическую структуру. Любой человек с утопическим или эсхатологическим видением мог положиться на эту структуру и этим, в свою очередь, повышал ее легитимность.
    Динамизм тоталистической мысли сделал её равно пригодной как для защиты существующей системы власти, так и для её критики и свержения. Со ссылкой на тоталистический идеал Бог, царь, государство, демократия и прочие символы власти всегда были под защитой, так же, как революции и прочие проекты по изменению общественного устройства, получали легитимность. Но в наше время механизм вдруг стал заедать. С развитием информационного общества эта тщательно отстроенная и общепризнанная философская платформа стала объектом разрушительных атак сразу с нескольких сторон. Крепления ослабевают, конструкция трещит по швам. Грандиозная тоталистическая модель, основа основ западной общественной системы, шатается.
    Переход от феодализма к капитализму был связан со сменой парадигмы как в развитии науки, так и в технологиях. Именно астрономы и ученые, такие как Коперник, Кеплер, Ньютон и Галилей, заложили основы нового взгляда на мир. То, чем были озабочены мыслители раннего капитализма, так называемые философы эпохи Просвещения, было не столько по-настоящему новым мышлением, сколько попыткой подлатать и адаптировать старые и традиционные воззрения к новым наукам и их революционным открытиям относительно природы вещей. Однако стремление установить некую независимую объективную истину и найти центр бытия оставалось актуальным. Не было идеологического пространства, в которое можно было втиснуть новое представление о мире, где отсутствовал центр мироздания. Это привело бы к необходимости отказаться от тоталистической платформы, в то время как перед ней все еще стояли важные задачи.
    У буржуазии не было особых проблем с тем новым восприятием реальности, при котором Земля больше не была центром Вселенной. Этот неопровержимый, усиленный эмпирическими доказательствами факт оказался исключительно полезным оружием в борьбе со старой властной структурой - феодальной аристократией. Когда выяснилось, что Земля вращается вокруг Солнца, а никак не наоборот, это означало подкоп под основание пошатнувшейся системы существующей власти. Вся старая конструкция с Богом, царем, Церковью и аристократией отыграла свою роль; игроки могут удалиться за кулисы. Но, с другой стороны, буржуазия не могла себе позволить пройти еще на один шаг вперед в рассуждениях, признав, что новый взгляд на мир также снижает значимость концепции человека, который больше не может быть абсолютной мерой бытия и отправной точкой философии. Такое заключение было неприемлемым, поскольку содержало угрозу жизненным интересам самой буржуазии. Человек есть наместник Бога на земле, и по этой причине необходимо, в философском смысле, укрепить его уникальное положение на вершине иерархии. Из соображений безопасности философия оказалась спутанной по рукам и ногам и задвинутой на второстепенные роли, будучи рассматриваема как некое экзотическое отклонение в ряду других гуманитарных наук. Капиталистическая эра стала диктатурой гуманизма.
     
    СЕРВИС
  20. Аватар для Бард

    Бард Junior Member




    Трое проницательных и передовых философов нарушили адаптивные правила игры, но их новаторское мышление дорого им обошлось. Голландец Барух Спиноза оказался в буквальном смысле отлучен от своих современников, в том числе и от своей еврейской общины. Его монизм коренным образом противоречил тоталистическому дуализму. Шотландец Дэвид Юм был вынужден отступить и смягчить свои наиболее радикальные убеждения. Лейбниц, первый в ряду великих немецких мыслителей, счел необходимым тщательно закамуфлировать истинно революционные элементы своей теории - что сама суть существования - это скорее движение, а не вещество - за различными усовершенствованиями тоталистической мысли, более понятными и приемлемыми для его современников. В тоталистических исторических книгах Лейбниц гораздо чаще представлен в качестве блестящего математика, "последнего из великих людей Ренессанса", нежели как предтеча барокко в философии.
    Прорыв нового мировоззрения ошеломил своей мощью. Для капиталистической машины власти эмпирицизм естественных наук (то есть применимость математического аппарата к реальному опыту взамен сотрясающих воздух рассуждений о том, как обустроить мир) оказался весьма привлекательным атрибутом. Возможность связать политику с наукой и заимствовать часть ее достоверности была признана потенциально ценной. Это придало бы основательную легитимность политической власти. В долгосрочной перспективе политика и сама могла бы стать наукой. Этот проект завершился в 1800-е, когда национальная экономика, социология и политология были признаны академическими дисциплинами. С этого момента оформился несвященный союз ученых и политиков, в котором люди науки были призваны штамповать вечные истины, соответствующие амбициям буржуазии. Преимущества этого союза были значительны и для самой науки, которой были гарантированы неограниченные ресурсы и изобилие новых интересных задач. Академический мир постепенно заменил старые, вышедшие из моды институты, такие как Церковь и королевский двор, став плодородной почвой для касты политических лидеров. Здоровый банковский баланс (главный буржуазный атрибут) дополнился научными званиями.
    Вплоть до конца XVIII века наука была относительно свободна, поскольку ученые имели возможность посвящать свою деятельность любым вопросам на свое усмотрение, без особых на то ограничений, будь то перевод Библии на языки народов мира, классификация растений или изучение светил. В дальнейшем, однако, академический мир получал четкие указания от мира политиков и коммерсантов по разрешению великих и престижных проблем капитализма, а именно: всеми силами поддерживать уникальную роль человека в природе и благословлять его царствование на вершине иерархии, как раз там, где раньше был Бог. Вот почему были изобретены так называемые гуманитарные науки. Академический мир стал неотъемлемой частью капиталистической структуры власти. Стартовал новый великий Человеческий проект.
    Поскольку капиталистическая система определила себя как сугубо рациональную, то по иронии судьбы отпала нужда в философии, которая указывала бы на то, что является разумным и моральным, или что иррационально и морально недопустимо. Вопросы подобного рода, казалось, удачно разрешались с помощью науки, рынка и демократических институтов. Другими словами, тоталистическая философия сделала себя ненужной. Поскольку тоталистическое мышление имело внутреннюю связь с упраздненной точкой зрения Аристотеля Птолемея - факт, который отказались признать практики, её можно было свести к своего рода терапевтической музейной деятельности. Признание необходимости нового мировоззрения подорвало бы всю Деятельность мыслителей, и немногие были готовы заплатить такую цену. Особенно в обществе, где социальная изоляция означала немедленное препровождение субъекта в одно из величайших учреждений эпохи гуманизма: в психбольницу.
    В то же время буржуазия не была готова допускать философской альтернативы тоталистическои традиции, поскольку она была основой гуманистической сверхидеологии, священной и неоспоримой. Трагическим следствием этого безвыходного положения стало то, что философия при капитализме оставалась под контролем служителей тотализма, которые, подобно престарелым членам Политбюро, были обречены на медленное и беспомощное вымирание, но не хотели, да и не могли уйти в отставку. Это означало, что сдвиг парадигмы в философии так и не произошел: гуманизм во всех смыслах означал продолжение старой традиции, а отделенная от государства Церковь застряла где-то на полпути между святым Павлом и Аристотелем. Время для всеобъемлющей философской революции еще не настало.
    Только теперь, когда всемирная сеть приобретает четкие очертания, а капиталистическая структура начинает рассыпаться как карточный домик, пришло время для широкого пересмотра тотализма.
    Нетократическое мировоззрение основывается на идеях, которые не новы и уходит корнями в Древнюю Грецию, но которым не удавалось составить влиятельную альтернативу тоталистическому мышлению, доминировавшему в философии. Мы назвали это альтернативное учение, характеризующее способ мышления и восприятия элиты эпохи информационного общества, мобилистической традицией. Она берет начало от греческого философа Гераклита и до сих пор произрастала в полном забвении, слабо мерцая в тени господствующего тотализма.
    Мобилистическая традиция, в первую очередь и прежде всего, характеризуется стремлением к всеобщей открытости. Каждый субъект стремится приспособиться к реалиям окружающего мира, примириться с обстоятельствами существования, с тем, чтобы использовать эту позицию как стартовую площадку для улучшения условий, навязанных судьбой. Другими словами, это полная противоположность тотализму; идея здесь находится вне бытия и вне людей. Ego не является данностью. Философское рассуждение движется от мира к субъекту, что характерно для восточной мысли, прежде всего, для таоизма и буддизма (махаяна). Мобилистический вопрос не требует ответа. Напротив, это вопрос, постоянно вызывающий к жизни другой, за которым прячется следующий. Вопрос выражает страстное стремление к свободной и бескомпромиссной мысли, интеллектуальной полноте. Поэтому, ответ - это всегда тупик развития мысли, отвлекающий маневр, удобное пристанище для утешения интеллектуальных трусов. Настоящее - это то, что есть, действительность и является реальной.
    Утопия, эта тоталистская мечта во всех своих проявлениях, стала главной мишенью мобилистов. Утопия считается явным инструментом власти, требующим от человека полного подчинения и ограничивающим его в свободном мышлении и полнокровной жизни в настоящем. В обмен на его свободу в более или менее отдаленном будущем человеку обещана награда. Он обменивает свою свободу на прогресс и надежду на участие в грядущей утопии. Дорога к ней размечена "объективными истинами"тотализма, аксиомами, которые приверженцы мобилизма оспаривают и считают самыми любимыми ловушками власти: ego, бытие, дуализм, иерархия, законы, вина, страх, жертвенность, память, реванш, симпатия, прогресс и т. п. Все эти "истины" сходятся вместе в той точке, где находится награда, награда за добровольное рабство и страдание, на которое человек себя обрекает либо потому что его одурачили, либо потому что он позволил, чтобы его одурачили, либо хотел, чтобы его одурачили. Конкретный пример этого различия, когда капиталисты гордо пренебрегают настоящим и отодвигают удовлетворение своих потребностей далеко в туманное будущее, в котором эта "отложенная" жизнь принесет дивиденды и большую ценность.
    Мобилистическая философия отвергает все это и взамен, в качестве единственной награды, предлагает воздух свободы и ограниченные, но реальные возможности в настоящем. Первичная задача мобилизма есть задача дворника - очистить мышление от прелых листьев интриг по поводу власти. Цель - вытащить на свет и обезвредить любые попытки оправдать иерархии, которые мы вынуждены строить только лишь для того, чтобы сделать существование более понятным. Такая цель требует от философов так формулировать свою критику власти, чтобы критика стояла вне "конструктивности", потому что требование "конструктивности" отражает требование власти к философии быть полезной для власти. Конструктивная критика власти есть её неотъемлемая часть, поскольку критика такого типа одомашнена и безвредна уже к моменту, когда произносится. Задача такой критики сводится к защите власти посредством указания на ее промахи, чтобы усиливать ее перед лицом предстоящих атак.
    В мобилистической традиции, мысль ценна сама по себе. Потому мобилистическая критика не склонна вступать с властью в диалог, она не устраивает торг, а обнажает установившиеся "истины", "прогресс" и "вознаграждения", лишая их иллюзорного блеска. Таким образом эти истины показываются как утратившие связь со временем. Требование свободы распространяется и на отношение философов к собственной философии: мысль должна быть совершенно свободна! Как только философы предъявляют право собственности на свои идеи, они немедленно олицетворяют себя с властью, которую критикуют. Это, естественно, проблематично, потому что означает, что мыслитель-мобилист не может нести ответственность за реальные и практические последствия своих идей. Здесь таится колоссальный риск, но и столь же колоссальные возможности, которые являются неотъемлемой частью философии мобилизма. Никогда нельзя сказать заранее, чем все это закончится!
    Забавно, что мыслители-мобилисты во все времена могли рассчитывать на восхищение коллег-тоталистов, порой в самой непредсказуемой форме. Один из примеров - разоблачительная теория Макиавелли о стратегиях борьбы за власть на самом высоком уровне, которая была высоко оценена и использована в качестве инструкции по применению как лидерами Европы эпохи Ренессанса, так и лидерами бизнеса позднего капитализма. Другой пример - антифашистская философия Ницше, которая, будучи вывернута наизнанку, стала идеологическим оружием нацизма в Германии 1930-х годов. Так, часто наибольшими ценителями мобилистов являются их злейшие враги. Подражание, как известно - самая искренняя форма лести, но зачастую подражатели упускают или не понимают самую сущность того, что имитируют. Тоталисты везде ищут выгоду, в том числе и для самих себя, и настаивают на логической строгости. Мысль должна удерживаться в рамках языка. Вот почему мобилистическая философия парадоксов - беспристрастное самодостаточное мышление - для тоталистов непостижима.
    Мобилистические идеи могут использоваться циниками, да и сами философы мобилизма иногда представляются в самом непристойном и даже смешном свете. Это цена за отказ присоединиться к танцу вокруг тоталистических истин. Но с появлением информационного общества предпосылки развития мысли драматически меняются. Это не означает, что информационное общество есть более превосходная и "продвинутая" парадигма сравнительно с предшествующими. Рассуждать подобным образом означает по-прежнему следовать устаревшим тоталистским убеждениям. Наоборот, во многих важных отношениях информационное общество потребует от своих граждан большей честности. В интеллектуальном смысле эта эпоха будет значительно более беспощадной, чем все предыдущие. Честность и брутальность - это центральные понятия для понимания нетократии и её ценностей. Мобилизм уже предлагает эти качества и потому отрицает - в стиле меметического дарвинизма - тотализм, который вот-вот совсем рухнет под грузом дискредитировавших себя аксиом. Так что можно утверждать, что по иронии мобилизм ближе ктому, чтобы самому стать той самой "врожденной истиной", существование которой он так рьяно отрицает.
    При переходе от капитализма к информационному обществу происходит радикальный пересмотр представление о человеке и его мировоззрении. Изменившиеся обстоятельства требуют нового мышления, но это новое мышление не так и ново. То, что прежде игнорировалось, изолировалось и искажалось, теперь в самом центре внимания. Если рассматривать развитие с позиций биологической эволюции, социально-экономические изменения оказались благоприятными для мутации мышления, до того влачившего жалкое существование. Голоса с периферии становятся все слышнее и слышнее. Еще со времен победы христианства над митраизмом в борьбе за то, какая система верований заменит древнюю мифологию в качестве государственной религии Римской империи, мобилистическая традиция пребывала на задворках западной философской мысли. Вольнодумцы вроде Лукреция, Спинозы, Макиавелли и Юма признавали несовершенство тотализма и атаковали его в пределах, которые считали приемлемыми. Но только в начале XIX века, с появлением Фридриха Ницше, мобилизм всерьез заявил о себе на философской арене. Иммануил Кант распахнул эту дверь, но именно Ницше сделал первый шаг в новый мир.
    Ницше отверг традиционные тоталистические вопросы о смысле всего сущего и о морали, в её философском понимании, и вместо этого прямо обратился к более сложным вопросам мобилизма о том, "кто говорил то, что было сказано, и почему". При помощи своего amor fati - любви к судьбе - он проделал бреши в понимании, правившем в философии со времен Декарта. Он подверг разрушительной критике великий тоталистский проект, все его стремление к цельности бытия в философии, политике, науке и искусстве, все его вечные и универсальные истины. Ницше отринул все разговоры по поводу того, что бытие имеет скрытый внутренний смысл или объективную цель. Он заявил, что существование есть процесс столкновения бесчисленного множества конфликтующих сил. Практически бессмысленно рассуждать о каком-либо статическом состоянии нашего бытия, есть лишь непрерывный процесс становления. Существование не есть что-то само по себе, оно становится чем-либо в процессе изменчивого взаимодействия конфликтующих сил.
    По Ницше, все разговоры по поводу морали имеют целью предоставить правителям инструмент контроля над массами, а массам дать возможность контролировать личность. Поэтому он подверг критике весь тоталистский проект Просвещения. Ницше заявил, что Просвещение отнюдь не ставило своей целью создание лучшего, более открытого мира для людей, а скорее имело намерением заключить людей в рамки замкнутой системы, в которой ориентиром стало понятие нормальности, а недовольство и конформизм - ключевыми характеристиками. Двумя главными целями его нападок были, прежде всего, паулианское христианство и то, что он считал его позднейшим наследником - гуманизм. Ницше рассматривал эти силы как реактивные, а, следовательно, заслуживающие всяческого порицания. Вместо гуманизма он отстаивал свой собственный идеал - сверхчеловека, чьи действия активны и позитивны. Он поместил жизнь и все ее многообразие над всем остальным. Порыв свободного, ничем не сдерживаемого акта созидания в процессе жизни он назвал жаждой власти.
     
    СЕРВИС
Альберт Эйнштейн

МОЁ КРЕДО

Думать об устройстве мира, изучать его - это в духе великой чести. Я, в какой-то мере, удостоился и получил независимость от судьбы и поступков окружающих, хотя не отрицаю свою ответственность перед ними, их потомками и даже предками. Меня угнетает понимание, что многое в моей жизни строится на работе других людей, поэтому сознаю, как им обязан.
Я никогда не стремился к благополучию, роскоши и даже презираю их. Моё желание социальной справедливости, плохое отношение к связям и зависимостям, которые не считаю необходимыми, вынуждали конфликтовать. Я с уважением отношусь к личности, имею неодолимое отвращение к насилию и обезличиванию. Это сделало меня страстным пацифистом, отвергающим всякий национализм, даже выступающий в роли патриотизма.
Неравенство, особенно за деньги видится мне таким же пагубным, как чрезмерный культ личности. Идеалом я считаю демократию, хотя недостатки демократической формы государства мне хорошо известны. Социальное равноправие и экономическое благосостояние каждого человека считаю приоритетной целью общества, управляемого государством.
В повседневной жизни я типичный индивидуалист, но осознание незримой общности с людьми, ценящими истину, красоту и справедливость не позволяет чувству одиночества овладеть мной.
Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека - это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций искусства и науки. Не испытавший этого ощущения кажется мне, если не мертвецом, то, во всяком случае, слепым. Интерес к непостижимому, чья красота и совершенство доходят лишь намёком и слабым эхо - вот моя религиозность. В этом смысле я религиозен. С изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь осмыслить структуру сущего.

Это обращение Эйнштейна было издано (1932) немецкой "Лигой человеческих прав" на патефонной пластинке.
Часовой пояс GMT +3, время: 14:47.
Для просмотра газеты целиком нужен БОЛЬШОЙ экран)