ИНТЕРВЬЮ - В отличие от редукционистской тенденции в искусстве XX века, твою манеру составляют разные, живописные и даже чисто информационные приёмы, от модной "тональности красок" до классической иконографии, а детали выступают на равных с композицией. Это не слишком сложно? - Я не против упрощения и лаконичности, но мироздание суть чудовищно большая масса, хаос, изобилие деталей и сложность. В мои студенческие годы упрощение живописи было основной тенденцией преподавания, и мне приходилось обороняться, когда хотелось атаковать. Я сознательно игнорировал авторитет наставников, ты же понимаешь, к чему это приводит студента. Однако сама эпоха нынче как потоп - объектов и структур, мы засыпаны ядовитым песком... - А разве перегруженность не другая крайность? Ты не слишком увлекаешься строительством "живописного пространства"? - Вот видишь, простота уже привычка нашего восприятия. Давай разберёмся, чего ты хочешь на самом деле. Одна из ключевых иллюзий живописи - конфликты между пространством и поверхностью, возникает изумительный контраст узнаваемости и абстракций. Ты желаешь чёткого, понятного содержания картины, хотя ощущаешь её на абстрактном уровне. Это подтекст, определяющий художественное качество и сам язык изобразительного искусства. Если я намерен волновать зрителя, пытаюсь уплотнять композицию, объекты сходятся и даже перекрываются. На стыках бывают неясности, и зритель беспокоится. - Человеческие фигуры - главная тема твоих работ, а смешения контекстов, от архаики до фантастики усугубляется "типом" персонажей - аутсайдерами. Они всегда были проекциями наших проблем... Ты имел это в виду? - Ну, мне интересен человек. Он замаскирован культурой, обрядами, модами, религиям, и никто не знает, что такое люди. Они изобретают богов, чтобы отразиться в них и понять себя. Мне интересно это познание, оно начинается во тьме веков, поэтому образы часто архаичны. Прошлое - периферия нашего сознания, там и тусуюсь. - Видимо краски, цвета и сами символичны, там зашифрованы какие-то настроения, даже образы. А люди с их масками, костюмами и телами стремятся к репрезентации самости. Что остаётся художнику как автору? - Я только рисую поле битвы, там они воюют между собой. Поэтому и мерцают. Ощущение фамильярности получается из-за того, что пишу общее и негласное, оно касается каждого. Иллюзии часть нашей жизни, независимо от предмета. Я рисую банальности и мусор, но как могу составляю из этого иллюзорный сценарий. А зритель, когда смотрит, вообще не имеет в виду меня, он считает эту иллюзию своей, ведь иллюзии часть нашей реальности. При всём желании не сделаешь "чисто искусственную" картину. - Но разве выбор фантастических сценариев, фантастической символики, усилия сюрреализма не возвышают живопись над фотографией? Живопись изучает глубины бессознательного, а цифровая фотография, которой мы уже завалены - документация незначимого, внешнего формализма, т. е. не реальность, а её имитация. - Потенциал цифровых изображений гоняют ради забавы, а у меня даже мыслей таких нет - развлечь. С другой стороны, инструменты и методы неважны, это средства, а не цели. Интенсивность - мера информационного потока, в том числе экзистенциального - может быть получена и так. Но цифровые методы статичны, а методами живописи я могу сочинять свой язык хоть каждый день. Один мазок может изменить картину. Думаю то, что кажется повествовательным, нельзя расшифровать в конечном итоге, но сами действия имеют смысл для меня, и, в принципе, могу объяснить каждую деталь с точки зрения содержания. Вряд ли это будет описанием картины. Это как разница между прозой и поэзией. Я пытаюсь создать поэтическую прозу, то есть, несмотря на драматургию, главное - это молчание. А именно климат картины, уже не мимолётный рассказ... - Климат это атмосфера? Философ Gernot Bohme стремился поместить понятие атмосферы в центр эстетической теории. По его мнению, это конвейер эмоций, связывающих субъект с объектом. - Важно с этой атмосферой не перегнуть. Зрителю не надо понимать всю картину, главное ощутить её энергетику, создаваемую климатом. Интеллектуальный анализ работает недолго, а картина может висеть на твоей стенке годами. - Но они же взаимосвязаны! Эмоциональная реакция и рациональное осмысление... - Я хочу рисовать картины... когда у зрителя будет желание окунуться в данный мир, но он предпочитает не делать этого. Я хочу увлекать людей, но и раздражать. Поэтому должен осмысливать и оценивать каждый предмет, по части данной функциональности... много времени уходит. - Это методы символизма... - ...поэтому нет нам оправдания? Давние пафосные формы и сейчас не табу. Нужно создавать безвременье в визуальном искусстве, тот же климат почти не меняется... Да, часть художественного наследия и опыта связана с историческим контекстом, но такое наследие явно отличается от фундаментальных символов. Картины ХIХ века хорошо расписаны в техническом плане, но, по-моему, они тематически неинтересны, слишком сентиментальны и пронизаны национальными идеологиями. - Зато на твоих картинах - принцип накопления доведён до крайности, объектов много и ещё больше. Это что-то фундаментальное? - Да, это вопрос принципа, хаоса и раздражения. Мы окружены невероятным количеством вещей и очень перегружены, одного человека достаточно для раскрытия любой темы. Жадность подходящее слово: в безумном стремлении иметь мы беспомощны, то же самое с интеллектуальными идеями. Поэтому и мода стала такой влиятельно - быстрое, лёгкое и безопасное потакание жадности... Да, мода сама бесконечна и может бесконечно служить бесконечной жадности. Индустрия циклов. - Конец живописи обещали на протяжении всего XX века и связывали, обычно, с двумя событиями. Во-первых, новые технологии фотографии и печати, а во-вторых утрата связи, точнее искажение отношений между автором и зрителем. Современная живопись больше не может иметь символического значения, потому хотя бы, что никому кроме автора непонятна. Насколько эффективной может быть картина как символ? - Конечно, я верю в эффективность живописи. Картины висят у людей дома... Или за деревьями не вижу леса? А кто его видит? Мы толком не знаем, что такое искусство, но оно больше сиюминутного умиления. Факт то, что у нас потребности в иллюзии, которая не является чистой фикцией, ибо часть реального феномена под названием "человек". Я пишу классическую картину, потому что создавать новые миры - чертовски увлекательный, интеллектуальный процесс. Фотография - зеркало иной реальности, которой живопись не интересуется. - Ты купил "драгоценный камень" - студию "на Олимпе". Как удалось заполучить столь обширную собственность? - Я обитал этом районе десять лет. Поначалу имелось ателье на другой стороне улицы, внутри старого промышленного цеха. Потом узнал, что продаются эти апартаменты, но мне сказали, что они, якобы, заражены, а перекрытия в аварийном состоянии. Четыре года назад желание стало невыносимым, и я обратился в агентство окружающей среды за советом. Оказалось, что дезинфекция возможна, а перекрытия реально отремонтировать. - Ты давно хотел именно такую студию, или оно само получилось? - Меня вдохновил хаос новых и старых зданий этого района, а цех 70-х годов отличное место для студии - очень высокие потолки и никаких колонн. - Понравилась работать строителем? - Дико раздражало, но так же удивляло - развить нужные качества. Я ведь не только ради себя мучился. У многих художников проблемы с личными ателье, им нужно собственное пространство. А тут каждый имеет мастерскую, приходит и уходит, когда захочет, пообедать можно вместе. Это было моей мечтой - создать общину и дух цехового братства. Я так же интересуюсь коллективным сознанием, на кого смотреть? Обыватели сосредоточены на своих банковских счетах до могилы. Немцы сэкономили столько денег, что могли бы купить Европу! Бессмысленный трофей и залог хорошего настроения, близкий религиозному умиротворению. В Америке чем больше у тебя денег, тем выше твой статус как человека (!!), но в Европе до этого не докатились, возможно из-за Лютера. - Твоя студия идеальное место, чтобы понять работу художника... - Желающих посетить мастерские огромное количество, люди хотят почувствовать атмосферу. Открытая мастерская является хорошей рекламой. Так же в фортепианном магазине: есть полуготовые пианино, изумительное дерево, чёрная краска и так далее, но, в конце концов, рояль должен играть.
